В оккупации. Дневник советского профессора

Сегодня я выполнил мое первое в жизни революционное действие: я разбросал антифашистские прокламации. Написал я их по-немецки печатными буквами и от руки. Я призывал немецких солдат бросить оружие. В прокламации было написано: «Немецкие солдаты, рабочие и крестьяне. Не воюйте против нас. Мы вам не враги. Боритесь только с вашими собственными капиталистами». Кроме этого, я выписал слова «Интернационала» на немецком языке (припев). Я положил эти прокламации рядом с «Гигантом» – огромным зданием, занятым немцами. Часть прокламаций я разбросал на Пушкинской улице, а часть на кладбище по ту сторону «Гиганта». Думаю, что немецкие солдаты неизбежно должны натолкнуться на эти клочки бумаги и прочесть их содержание. К сожалению, я не сумел изменить моего почерка. Если каким-нибудь образом подозрение в разбрасывании прокламаций падет на меня, я не смогу этого отрицать. Разбрасывание прошло благополучно. Однако тревожит мысль о возможных последствиях: вдруг немцы арестуют совершенно невинных людей…

Вот пример того, как немцы издеваются над нами. Прохожу я сегодня по улице Тринклера. Против бывшего военного госпиталя стоят три немецких солдата и флиртуют с тремя девицами. Я шел медленно, так как чувствовал себя больным и слабым. Вдруг слышу:

– Пст! Алло!

Оборачиваюсь. Немцы указывают мне на землю. У меня в голове промелькнула мысль о том, что у меня вывалились прокламации, которые лежали у меня в кармане. Я посмотрел в указанном направлении, но ничего не увидел. Однако один немец продолжает показывать на землю пальцем. Тогда я заметил, что он хочет обратить мое внимание на большой окурок сигары, который валялся на земле. Очевидно, он выбросил этот окурок, а затем ему стало жалко, что пропадает так много добра, и он, решивши, что я курю, захотел, чтобы я подобрал окурок и поблагодарил его. «Ведь русские – свиньи: они будут рады выкурить и немецкий окурок». Когда я это понял, я сказал немцу: «Das ist nicht mein!» («Это не мое!»), желая ему дать понять, что я не допускаю даже мысли подобрать чужой окурок. Этот ответ разочаровал немца. Очевидно, он рассчитывал, что я не только подберу окурок, но и поблагодарю его. Я оказался неблагодарным человеком, не оценившим немецкую «вежливость».

19 августа

Несмотря на урожай, цены не падают. Стакан ржаной муки стоит по-прежнему 14 рублей, а стакан пшеницы нового урожая стоит 17 рублей. Два-три килограмма дров (т. е. рубленых досок) продают за 10–15 рублей. А нам нужно ежедневно на 50–60 рублей дров, для того чтобы приготовить обед. Что же делать? Остается только одно: красть. Каждый вечер, когда темнеет, я выхожу на Чайковскую улицу и выламываю доски из деревянного тротуара. Если немцы меня поймают, они меня расстреляют. Но что же делать? Не погибать же от голода вследствие невозможности разогреть пищу…

Теперь я начинаю думать, что я совершил ошибку: в октябре 1941 года нужно было эвакуироваться на восток. Но как я мог это сделать! Уже не говоря о том, что я был оставлен на оборону города, моя жена была больна. Олег лежал с вывихом ноги, а я чувствовал себя таким больным и слабым, что не мог бы пройти пешком и трех верст. Да и лучше ли теперь по ту сторону фронта? Немцы распространяют слухи о том, что в СССР – голод. Кому верить? Знаю только одно, что жить в Харькове нестерпимо ужасно.

27 августа

Уже более месяца я заведую анатомическим музеем и кафедрой анатомии медицинского института. Я привожу музей в порядок, располагая препараты так, чтобы иллюстрировать эволюционную теорию Дарвина.