Вечер. Во дворе немцы наигрывают на губной гармошке какие-то бессвязные и пошлые мотивы. А попробуй им сказать что-нибудь – изобьют или застрелят…
Вчера немцы увезли всех раненых красноармейцев из Института ортопедии. Говорят, что их отвезут в Кременчуг. Однако можно опасаться, что немцы их расстреляют.
Немцы приняли за еврейку бывшую машинистку института ортопедии и чуть было не расстреляли ее, хотя она русская. С большим трудом удалось ее спасти.
В то время как интеллигенты голодают, многие люди умудряются жить в достатке. В Харькове тысячи людей в этом году пекли пасхи, красили яйца и ели окорока. Большей частью это спекулянты и базарные торговцы.
Во время пасхальных праздников мы ели борщ из молодой крапивы, которую я нарвал за парком. Покупаем ужасный по качеству хлеб и едим его по маленьким кусочкам.
Позавчера я начал копать участок, отведенный мне под огород на Павловом поле… Большой участок земли был отведен под огороды академических пенсионеров. Некоторые пенсионеры уже вскопали и засеяли свой участок. Однако сегодня приехали немцы и отобрали у пенсионеров их участки для северной комендатуры (Nords Kommandantur). Пропали даром труды и деньги.
Сегодня жена и дочь были на огороде и подобрали довольно большое количество советских листовок, которые были разбросаны с самолетов. Я сохраню по одному экземпляру, а остальные разбросаю по городу.
От Насти Васенко я слышал сегодня следующее: она ходила на обмен в окрестности Харькова. Ожидая поезда на одной станции, она познакомилась с одним пленным советским командиром. Когда началось отступление советских войск, он отстал от своей части. Желая ее нагнать, он осведомился о дороге у одного крестьянина. Этот последний предложил командиру отвести его в деревню, переодеть его в штатское и провести его к советским войскам. Командир согласился и последовал за крестьянином. Они дошли вместе до хаты крестьянина. Этот распахнул дверь. А в хате сидели три немца, которые взяли командира в плен. Когда командир спросил у крестьянина, зачем он его предал, тот ответил: «Так вам, сволочам, и нужно. Надо вас всех перебить». Теперь командир находится под угрозой быть убитым немцами. Это крестьянин был, очевидно, кулаком или подкулачником, так как крестьяне в своей массе ненавидят немцев и ожидают, чтобы Красная армия освободила их от ига немцев. Когда вернутся советские войска, не худо будет отыскать этого предателя…
Мыла нет и нет денег, чтобы его купить. Простыни не менялись уже три месяца. Они черные от грязи и копоти.
Сегодня немцы поймали меня на Пушкинской улице и заставили разгружать грузовик. На мои документы они не пожелали взглянуть.
Сегодня мою жену вызвали к Елене Александровне Никольской. Она заведует музеем и картинной галереей на Бассейной улице. Этим музеем заинтересовался начальник гестапо. Перед уходом немцев из Харькова он забрал для себя лично много ценных вещей. После того как немцы вторично заняли город, Никольская в своем отчете указала на то, что ряд вещей был забран начальником гестапо. Он узнал об этом и велел арестовать ее. Она просидела в тюрьме три недели. Опрашивали ее лишь один раз, причем допрос производил сам начальник гестапо, т. е. тот самый, который украл вещи в музее. Никольской не разрешали передач и почти не кормили. Она так истощилась, что не могла больше стоять на ногах. Тогда немцы, думая, что она скоро умрет, выпустили ее. Сейчас она лежит в состоянии полной прострации.
Никольская рассказывала, как немцы бьют арестованных. С ней сидела в тюрьме некая Морозова. Ее арестовали по доносу и обвиняли в том, что она еврейка, хотя и документы, и фамилия, и внешность доказывали, что это не соответствует действительности. Морозову избивали, требуя признания в том, что она еврейского происхождения. Если бы под влиянием пыток она это признала, ее, конечно, расстреляли бы.
Была у меня сегодня д-р Е. С. Булгакова. Рассказывала, что немцы на днях расстреляли где-то на Основе большое число политических заключенных. Это мне кажется маловероятным.
По учреждениям немцы распространили анкету, которую должны заполнить все служащие. Там выясняется, не было ли родственников евреев (даже отдаленных), и задаются, в частности, следующие вопросы: «Почему не покинули Харьков при уходе красных в октябре 1941?», «Почему остались в Харькове при уходе немцев в феврале 1942?»
На дочь доктора Булгаковой подан донос: директор школы обвиняет Нину в том, что она способствовала его увольнению из школы при приходе красных. За Ниной Булгаковой следит гестапо. Вероятно, имеются другие причины, о которых д-р Булгакова мне не сказала, ведь ее дочь – член подпольной организации и, кажется, комсомолка. Слежка гестапо, боязнь ареста заставляют д-ра Булгакову и Нину переехать в деревню Кочубеевку (около Полтавы).