В окопах Донбасса. Крестный путь Новороссии

На следующий день с утра наш МТЛБ чихал выхлопом солярки на знакомом перекрёстке на въезде в Углегорск. Я просто обалдел, когда увидел, что всё заснеженное поле стало сплошь чёрным, — со всего города сюда сползалось уцелевшее население. Это были самые обездоленные — те, кто никак не смог покинуть город своевременно. А когда в городе укрепились вражеские войска, они запретили выезд населению — держали его здесь в качестве живого щита. Среди пришедших было много престарелых, были женщины с больными детьми на руках, были инвалиды на колясках. Никаких слов не хватит, чтобы отразить масштаб безмерного народного бедствия, катастрофы, постигшей всех этих несчастных. Вся эта огромная масса людей молча воззрилась на меня полными надежды глазами. Я быстро проорал им с брони, что сейчас будут поданы ещё автобусы, а пока, соблюдая очередность, пусть грузятся в наш — тот, что был в расположении медицинской роты. На выходе из Горловки, у самого блокпоста я видел ещё три жёлтых гражданских автобуса, прибывших сюда по приказу командования для эвакуации гражданских. По непонятным причинам они пока там и оставались, и мы на самом полном ходу дёрнули на нашем МТЛБ за ними. Мы очень спешили: перекрёсток на входе в город был традиционным местом плотного артиллерийского огня противника. Всю дорогу у меня перед внутренним взором стояла картина: что будет, если хоть один снаряд упадёт рядом с этими людьми. Общая паника, затоптанные инвалиды, дети — а там и минные поля совсем недалеко…

…Автобусы мирно стояли у блокпоста. Я скомандовал водителям ехать за нами, и взгромоздился обратно на МТЛБ. И тут меня окликнул один из старших офицеров нашей бригады, которому было приказано осуществлять эвакуацию гражданских.

— Здесь я командую! — сообщил он мне.

— Прекрасно, — вежливо ответил я. — Вам приказано эвакуировать гражданских, — вот и командуйте, чтобы автобусы следовали за нашим МТЛБ, а мы сопроводим их к месту концентрации мирняка.

Тут он меня удивил. На этой войне разные долбоёбы и пидорасы удивляли меня достаточно часто, но привыкнуть никак не удавалось, — потому что постоянно удивляли всё сильнее и сильнее.

На фоне трофейной техники

— Да, мне приказано эвакуировать население. Но я не знаю обстановки впереди — поэтому до получения от командования подтверждения на разрешение вывоза, ехать не могу. А подтверждения получить не могу, потому что нет связи, — и демонстративно понажимал на кнопочки мобильника.

За десяток километров отсюда беспрерывно грохотала канонада. Отчаявшиеся, измученные голодом и холодом, страхом смерти и издевательствами укромутантов местные со всего раздолбанного города медленно сползались на перекрёсток — дети, старики, женщины. Дорога была каждая минута, потому что она могла стать для них последней.

Я звякнул по телефону начальнику штаба, доложил своё решение — вывести туда автобусы и эвакуировать население, получил от него добро. Потом слез с брони и неспешно пошёл к тому старшему офицеру. На ходу, незаметно, не напоказ, а для себя, расстегнул ремешок набедренной кобуры — а патрон у меня всегда в патроннике. И подойдя к нему на пару метров, внимательно глядя, спокойно сказал:

Трофейная техника в Донецке на площади Ленина

— Здесь командую я.

Перед моим внутренним взором стояли глаза всех тех сотен людей на перекрёстке. Как позже оказалось, их было более полутысячи. В данный момент времени я счёл их спасение приоритетной задачей. И если бы он попытался мне возражать — я бы его убил на месте. Меня, скорее всего, потом расстреляли бы за это — но это не имело бы большого значения. Пятьсот мирных, во всяком случае, дороже, чем один военный.

Он всё понял. В такие моменты люди очень чётко всё понимают. И молча растворился среди стоявшей везде бронетехники. Через час огромная толпа беженцев тусовалась на относительно безопасной территории нашей медчасти. Пили чай, грелись, и группами убывали далее — на сборный пункт, в город. А я несу это воспоминание об этом случае в своей душе до сих пор. В душе я тогда незримо для материального мира уже перешёл за черту, на которой мой палец выжимает спусковой крючок. Мысленно я уже убил своего. После такого ты никогда не сможешь быть прежним.

На следующий день он был в Москве. Докладывал о спасении мирного населения. По слухам, был награждён. Думаю, что именно этот эпизод, как никакой другой, прекрасно объясняет, почему после года участия мою военную форму не украсила ни одна награда.