В окопах Сталинграда. Последние залпы

В повести Ю. Бондарева, напротив, действие сжато до нескольких особенно напряженных, трагических дней; сцены, разыгрывающиеся на позициях батареи капитана Новикова, которая вступает в жестокую схватку с танками врага, идущими на прорыв в Чехословакию, следуют одна за другой, наполняют повесть грохотом разрывов, вспышками слепящего пламени, становятся ее непрерывным фоном.

У В. Некрасова — свободное, по законам дневниковой хроники, чередование эпизодов, картин, портретов; сюжет, в его привычном понимании, отсутствует; нет и персонажей, участвующих в ка-ксм-то едином, сквозном действии.

Ю. Бондарев, напротив, строит свою хронику нескольких дней на достаточно прочной и замкнутой сюжетной основе, где особую роль играет история отношений Новикова и Лены, проходящая стержневой сюжетной линией через всю повесть.

Книга В. Некрасова многозначна, полифонична и в своем духовном содержании, и это внутреннее ее содержание выявлено не каким-то особым прочерчиванием, но растворено в ней, возникает из всего живого ее наполнения.

Повесть Ю. Бондарева напоминает скорее страстный монолог, пронизанный одним чувством, одной темой. И это чувство, эта тема более резко и отчетливо выявлены: уверенно ведя читателя через энергичное развертывание сюжета и характеров, Ю. Бондарев явственно высвечивает ту главную мысль, которая дорога и важна ему.

И все-таки просто невозможно говорить о Ю. Бондареве, не вспоминая В. Некрасова. При всей безусловной творческой самостоятельности он многим обязан ему, и «Последние залпы», так очевидно отличающиеся от повести В. Некрасова, кровно близки ей в самой главной, глубинной своей существенности.

Ю. Бондарев так же дорожит непосредственной достоверностью наблюдений, его отличает та же пристальность к деталям, подробностям солдатского быта, то же стремление к предельной доподлинности каждого штриха, интонации, жеста, та же честность и смелость в изображении страшного лика войны. И та же точка обзора, то же явное предпочтение НП простого артиллерийского офицера, чтобы видеть в непосредственной и открытой близости тех, кто несет на войне ее главную тяжесть. Наконец, и само внимание Ю. Бондарева к своеобразной душевной коллизии, которая определяет характер его главного героя и в изображении которой — его собственное писательское открытие, тоже рождено пристальным интересом писателя к тем же, что и у В. Некрасова, духовным проблемам, к нравственной теме, которая является одной из ведущих и в «В окопах Сталинграда».

Действительно — в чем состоит эта душевная коллизия, занимающая Ю. Бондарева в характере капитана Новикова, его главного героя?

Вспомним, каким предстает поначалу перед нами этот молодой, в сущности совсем еще юный артиллерийский офицер — уже, несмотря на свою молодость, капитан, самый молодой капитан в своем полку. В нем сразу же обращает на себя внимание какая-то совсем не юная серьезность, почти демонстративная отрешенность от всего, что не имеет отношения к долгу, к ответственности, к делу, которое он делает на войне. Недаром майор Гулько, немолодой, умудренный жизнью человек, которому хочется понять этого не слишком разговорчивого юношу, однажды с искренним удивлением спрашивает: «Слушайте, Новиков… Вообще, сколько вам лет?…»

Новиков — образцовый офицер, и солдаты любят и по-настоящему верят ему. Он справедлив, заботлив, тяжело переживает гибель людей — когда при взятии Касно батарея его впервые теряет девять человек сразу, он долго не может простить себе этого. Он знает, что часто недобр с солдатами, но и это тоже вызывает в нем недовольство собой, чувство вины. Однако и это чувство неотделимо в нем от чувства долга; он судит себя как бы прежде всего с точки зрения тех велений, которые предписывает ему его офицерская ответственность за других. И когда в раздражении он грубо обижает солдат, Лену, собравшихся в землянке у Овчинникова отпраздновать день рождения хозяина, мысль об этом потому в особенности и угнетает его, что он сорвался как раз тогда, «когда от расчетов его батареи осталось двадцать человек…»