В оковах льда

Трава, ради всех святых, зеленая, как клевер святого Патрика! Ярко-зеленая, как трилистник, который символизирует миссию и единство нашего ордена, призванного Смотреть, Служить и Защищать.

На лугу, который тянется к стене моей спальни, распустились цветы всех оттенков: от ежевичного до лилового, от вишнево-красного до темно-пурпурного. Цветочные головки кивают, раскачиваются, обманчиво нежно танцуют на ветру, который противоречив, как моя душа: то теплый, то убийственно холодный.

Если я раскрою окно, запах цветов опьянит меня. Их аромат такой пряный, он шепчет мне о персидских коврах и далеких землях, где курят кальяны за завтраком, где султаны заводят гаремы и жизнь течет лениво, страстно и… кратко.

Но приятно, сказал бы Круус.

Я вытираю пот с ладоней и разглаживаю чертеж на столе Ровены. Я должна знать и не хочу знать то, что, как я уже давно подозреваю, является правдой.

Сам МФП привязан к участку земли, выжженному уже до керамической, гладкой глянцевой черноты, и, если к нему приблизиться, можно ощутить жар. Скованный огненный мир.

Итак, между МФП и нашим аббатством, несмотря на глубокий снег вокруг, растет густая трава, на которую Круус укладывает меня на спину во сне, и цветут хрупкие цветы — на ложе из них он заставляет меня чувствовать то, за что на рассвете я себя презираю.

Я не сильна в географии. Но знаю, что солнце встает на востоке. И определяю запад по закату.

Ровена оберегала множество секретов, нанизывала их ключами на браслет силы, который до самой смерти не снимала с запястья, удерживая над нашими головами. Четыре ночи назад я обнаружила в ее спальне тайник, когда, отчаянно сопротивляясь очередному мучительному сну, решила исследовать каждый дюйм апартаментов Грандмистрисс. Я искала малейшие намеки на фальшивые стенные панели или поднимающиеся половицы. Под фальшивым дном древнего гардероба я нашла карты, наброски и планы, многие из которых поставили меня в тупик: я не могла представить, что привлекло ее интерес.

Но там же я нашла и чертежи аббатства — на свитках и в больших переплетенных томах. Все планы верхнего и нижнего миров. Там имелся план подземной комнаты, где раньше была похоронена Синсар Дабх, и прилегающих к ней переходов. Поверх чертежа я разглаживаю прозрачный набросок моего крыла.

Совмещаю края и прижимаю язык к небу в молчаливом протесте, как научилась делать еще в детстве, чтобы сдержать слезы от очередного удара невыносимых эмоций.

Комната Крууса — под моей спальней!

Что рождает вопрос: фальшивое лето, в котором растет трава и цветут цветы, пришло к нам от соседства с огненным миром или же с принцем внизу?

Я решаю, что вполне могу терпеть Риодана, по крайней мере сегодня, потому что, когда я говорю, что Честерс нужно закрыть, чувак не задает мне ни единого вопроса!

Он обходит ледяные скульптуры по периметру и направляется прямо к металлической двери в земле. Лед заканчивается футах в пятнадцати от нее, чему я искренне рада, потому что до черного хода, о котором я не должна была знать, отсюда довольно далеко. И нужно много петлять по подземельям. А раз Риодан теперь понял, что я о нем знаю, он наверняка закроет тот вход и заставит своих людей сделать новый. Но я и новый найду, конечно. Это для меня как игра. Оттого, что он хочет что-то спрятать, я только решительнее ищу это.

Я шагаю следом, радуясь, что он мне поверил. Джо и Кристиан явно не поверили. Они шагают за мной и засыпают нас вопросами, на которые Танцор тоже не отвечает, потому что пытается продумать все вероятности последствий того, что мы только что выяснили. Или, как я, одержим желанием выключить все шумящее — везде, куда дотянется.

Мне все еще не хватает некоторых фактов, но я не думаю, что их можно получить, поскольку все нужные мне места взорвались. Возможно, предположения — это все, с чем нам придется работать. Я знаю, что Король Белого Инея любит мороженое, но не знаю, с каким вкусом. И я чертовски уверена, что он у нас гурман. Иначе заморозил бы всех еще пару месяцев назад.

Я иду за Риоданом в его кабинет, где он обесточивает клуб. С каждым прикосновением к экрану жизнь еще одного сектора вырубается, и я еле сдерживаюсь, чтоб не затопать и не завопить, особенно когда темной и неподвижной становится зона Школьниц.

Свет становится тусклым. Музыка прекращается.

Люди — глупые бараны, которые еще несколько недель назад должны были вынуть головы из задниц и собраться вместе, чтобы спасать наш город — громко протестуют. Некоторые продолжают танцевать, словно ничего не случилось, будто они слышат музыку в своей голове.

Другие пожимают плечами и возвращаются к непристойностям, которыми занимались на танцплощадках, полураздетые, словно все вокруг хотят видеть их обгрызенные тараканами задницы!

— А я могу обратиться к посетителям всех зон сразу? — спрашиваю я. — У тебя тут есть общая система оповещения?

Он смотрит на меня с выражением «хм, хорошая попытка, как будто я когда-нибудь позволю тебе обратиться ко всем моим клиентам сразу».

Я хихикаю. Тут он прав. Я часами могу проповедовать этим ребятам.