В оковах страсти

Ход закончился так же, как и начался: пятнадцатью ступенями, которые должны были вывести нас на поверхность. Мы осторожно преодолели их и оказались наконец перед грубой решеткой. Темнота напоминала мне о том, что эту решетку я однажды уже видела, когда-то давно… в темнице — мы были дома! Поникший, обессилевший Эрик сидел на самой верхней ступени. В слабом свете свечи я видела на его лбу крупные капли нота.

— Пресвятая Дева Мария — решетка закрыта на замок! — Вскричала я, безуспешно попытавшись отодвинуть запор.

— Закрыта на замок? — Он попробовал потянуть решетку. — Один, смилуйся над нами. Oll stra vilia oss stanga.. [45]— Голос его замер. Стояла мертвая тишина.

— Почему здесь никого нет? Я хочу выйти отсюда сейчас же, я хочу… — Металлическое дребезжание прутьев решетки, которые я трясла как сумасшедшая, призрачным эхом отзывалось в пещере. Вокруг никого. Ни света, ни шороха. Всемогущий Боже… На какое-то ужасное мгновение мне представилось, что в замке все погибли, что Клеменс одержал победу, увидела гордый Берг, лежащий в руинах, горы обугленных трупов и множество обломков на месте когда-то величественной башни…

— На помощь! — закричала я и в гневе стала дергать решетку.

Сердце мое вот-вот готово было выскочить из груди. Все мертвы — а я сидела здесь с умирающим, совершенно одна и не знала, как выбраться на свободу…

— Хочу выйти отсюда, выпустите меня! — кричала я.

— Элеонора, прекратите кричать. — Он схватил меня за одежду и закашлялся. — Успокойтесь.

— Успокоиться? — Вне себя от злости, я начала размахивать руками. — Разве ты не видишь, что мы сидим в западне? Никого нет в подземелье, никого! И ни одному человеку не придет в голову искать нас тут, во всяком случае, до тех пор пока там, наверху не закончатся бои — неужели это тебе неясно?

— Элеонора, мы…

— Если нас никто не найдет, ты умрешь — и тогда я останусь одна!

— Я не собираюсь умирать, — спокойно возразил он. Его недавняя нервозность, казалось, лопнула, как мыльный пузырь, а может быть, ее просто победили его изможденность и страшная усталость. — Сядьте.

— Но… но что нам теперь делать?

Голос мой дрожал, я едва сдерживала слезы.

— Ждать.

— Ждать…

У моей ноги что-то запищало. Я почувствовало на своем сапоге тельце животного. Острые коготки царапали мою кожу, наверное, животное намеревалось в поисках тепла проникнуть в сапог — и это, наверное, крыса. В ужасе я стала трясти ногой, уже чувствуя ее мокрые усы — я закричала, потеряв равновесие на узкой ступени. Руки мои начали судорожно хвататься за воздух, Эрик едва смог удержать меня. Я буквально опрокинулась на него, крепко вцепившись в его ноги, когда из моей руки выскользнула свеча. Она ударилась о лестницу, треснула, переломившись и погаснув, даже не долетев до глубины. Мы сразу оказались в кромешной тьме.

— И что теперь?

Каким слабым был мой голос… и каким зловещим становился любой шум. Эрик помог мне подняться. Непроглядная, окутавшая все и вся темнота не освещалась никем и ничем, даже самым малым источником света. Мои колени дрожали, когда я, присев, умостилась на лестнице. Каменные ступени были холодными и неприятными, я ощущала себя нагой в сыром платье, нагой и очень одинокой.

— Элеонора? — Он сидел рядом со мной, съежившись в углу, но для такой тьмы это, казалось, было совсем не так уж и близко. — Meyja, кто-то обязательно придет, поверьте мне.

Слезы побежали из моих глаз жгучими ручьями. Никто не придет.

Время будто замерло, вязким сиропом капало на ступени и растворялось в бесконечной тьме. Единственными звуками, прерывающими эту тишину, были кашель Эрика и мои всхлипывания.

— Вам все еще страшно? — тихо спросил он.

— Да… — прошептала я.

О Боже, великий и могучий, я вся состояла из страха.

— Говорят, что Бог христиан милосерден. — Со стоном он попытался поменять свою скорченную позу. — Он все время простирал над вами свою руку… Он обязательно приведет вас домой.

Камешек, задетый его ногой, покатился по ступеням вниз. Мы прислушались к звуку его падения. Потом опять воцарилась тишина.

— Разве вы не верите вашему Богу?

— Я… я не знаю. Так темно, я больше ничего не знаю… Эрик, я опять видела звезду, над церковью! Она над нами! Ты веришь… ты веришь в то, что конец света совсем скоро?

Боже, как слаб мой голос.

— Нет, Элеонора.

— Но ведь ты же сам говорил о предвестнике несчастья — и вот он снова здесь и принес с собой огонь. А нам, вероятно, уготовит смерть…

— Нет, Элеонора. Я верю в то, что жизнь будет продолжаться и с нами все будет так, как предначертано судьбой. И мы должны смириться с этой судьбой, если у нас нет больше сил изменить ее.

Я содрогнулась, ужаснувшись. Даже здесь он не мог не мучить меня упоминаниями о своих языческих богах, даже перед лицом смерти.,

— Почему вы не ищете спасения у того, чье имя не сходит с ваших губ? — тихо спросил он, будто хотел отгадать мои мысли. — Знаете, однажды я услышал песню христиан. Это было очень давно, но слова ее остались в моей памяти, потому что она была проникнута глубокой страстью.

— Что ты имеешь в виду?

Эрик помедлил с ответом.