В окрестностях Милены

Ио вениа пьен д'ангошя а римирарти:

Э ту пендеви альлор су квэлла сэльва...

Закончив, она забавно, по-детски вздохнула.

Это было чудо.

Первая строка у Милены была подернута легкой печалью от предощущения того, что грациоза люна не ответит на обращение к ней. Во второй сквозило полное нежности и грусти воспоминание о совра квесто колле, в третьей — попытка мысленно танцевать вместе со словами, паря в воздухе, обнимая их, лаская кончиками пальцев, расходясь с ними, словно в невесомости, и вновь встречаясь. В четвертой она вслушивалась, как звуки, будучи изреченными, медленно тают в пространстве, оставляя после себя колдовской аромат, свой у каждой буквы и даже у каждой паузы.

Она не только ни разу не споткнулась, буковка в буковку повторила единожды вполуха услышанный текст на незнакомом языке — она улучшила мою, как я только тогда понял, примитивную местечковую мелодекламацию настолько, насколько это вообще возможно!

Попросту взяла и между прочим, вскользь, шутя, забавы ради, так же, как пустилась в погоню за морским отшельником, показала другому отшельнику, только без клешней, как надо читать стихи...

Мы стояли с Миленой в теплой недвижной воде, по ее лицу стекали капли, ее узкая кисть лежала на моем плече, пахло солью и водорослями, где-то хныкал ребенок, а у меня шевелились волосы и бегали мурашки по телу, потому что эта девочка в стареньком купальнике, с чуть заметной улыбкой смотрела на меня из другого мира, где живут боги...

* * *

Милена сидела в салоне «Стилист» (писатель прошлого века, во всяком случае того его периода, когда танцы еще назывались танцы, а не дискотека, будучи перенесен машиной времени в сегодняшний день, подумал бы, читая вывеску, что здесь собираются почитатели и последователи великих стилистов — Бунина, Набокова), запрокинувшись на подголовник, ненавязчиво переходивший в никелированное корытце, которое в данный момент использовалось двумя девушками в фисташковых халатах и лимонного цвета резиновых перчатках для покраски Милениных волос (это я нафантазировал, меня ведь там не было). Рядом с ней Дора Филатова закончила разговор по мобильному телефону.

— Ой, а можно я тоже позвоню? — спросила Милена. — А как тут набирать номер? Хорошая штука, надо будет и себе купить. Алло-о!

Здесь мой вымысел заканчивается, вновь начинается реальность, данная мне в ощущениях.

— Алло! — отозвался я у себя дома.

— Приветик! — сказала Милена.

— Здравствуй. Ты где?

— Мне тут волосы красят, брови щиплют и все такое. Слушай, ты можешь за мной заехать часика через два в магазин?.. Дора Григорьевна, в каком магазине мне будут покупать туалэты? — последнее слово, очевидно подражая Доре, она произнесла на утрированно-французский манер.

* * *

Первое, что я увидел в магазине готовой дамской одежду — через щель между не до конца задернутой занавеской и краешком примерочной кабинки — сиреневое с непонятными письменами платьице Милены, сиротливо свисавшее с крючка.

Кроме Доры Филатовой, присутствовало с десяток членов ее съемочной группы. Я поздоровался.

— Добрый день, коллега, — сказала Дора. — Милена, Виталий Константинович пришел.

Над кабинкой вознеслась кисть Милены и помахала в воздухе. Когда Милена вышла, я впервые по-настоящему осознал, что она ослепительно красива.

— Знал, что косметика меняет женщину, но чтобы настолько!

— Ей идет, правда? — оживилась Дора. Я промолчал.

— Приветик! — сказала Милена и, подбежав, подставила щеку для поцелуя. — Просто раньше ты меня не видел накрашенной.

— А как вам прическа? А такой цвет волос? — весьма польщенная моим комплиментом в адрес Милениного макияжа и напрашиваясь на дальнейшие похвалы своей работе, спросила гримерша по фамилии Кучерявенко, особенно уместной, когда она завивает актрисам волосы.

— К лицу, — оценил я. — И эта юбка ей к лицу.

Пенсионер Трухнин стал гоготать и показывать мне поднятый вверх большой палец, повторяя:

— Юбка к лицу! Хорошо! Юбка к лицу! Пять баллов!

— Теперь давайте попробуем вон тот блузон, — сказала Дора.

— Шифоновый? — уточнила художница по костюмам.

Ох, уж эти примерки! Взгляд назад через плечо в зеркало на автопортрет своей задницы, и горящие очи, и поглаживание личных ягодиц с параллельным распрямлением пальчиками морщиночек, в основном воображаемых, и поворот, и сосредоточенное, с глубокими раздумьями разглядывание себя со спины через другое плечо и вновь бережное скольжение ладоней по собственному драгоценному седалищу, и скашивание глаз, дабы увидеть свое лицо в три четверти, это ведь тоже очень важно, и плавное прохаживание, чтобы оценить наряд в динамике колыхания его отражения.

Тут в магазин ввалились два типа с видеокамерой:

— Мы с телевидения! Нам сказали, что вы здесь, Дора Григорьевна!

— Кто сказал?

— Агентура. А можно мы тут?..

— Только при условии, если не будете мешать! — заорала Дора.

— Это ваше открытие, восходящая звезда?

— Ну, еще рано говорить. Да, на главную роль утверждена эта девушка, начинающая актриса, молодая, очень талантливая — Милена... э...

— Федоренко, — подсказала Милена.