В омут с головой

Ты пришел поговорить о чайке. Помнит ли она? Крови не было. Лежит на спине, крылья распластаны. Голова выгнута под неестественным углом, часть тела сдавлена до невозможного. По мере рассматривания догадок все больше. Наверное, с высоты: храбрую птицу столкнули с перил балкона. Но она же могла полететь. Да и грязи было бы куда больше, чем в том изящном облике, в котором птица завершила свой жизненный путь. Правда? Крови не было. В итоге вы решили, что чайке свернули шею и захотели узнать, как, кто и почему это сделал. Размышления ни к чему вас не привели. Оставалось только гадать. На какое-то время эта сценка полностью захватила вас. Машины проезжали, не задевая трупик, и вам казалось, будто водители слегка поворачивают руль, на миг отклоняясь от своей траектории.

Теджу Коул пишет, что смерть – как нарочно – наступает порой в самый банальный момент.

В эссе «Смерть в окошке браузера» он рассуждает о некоем Вальтере Скотте. О человеке, который совершает бегство. Беглеца, то есть Вальтера Скотта, допрашивает полицейский. Между ними сильное напряжение – может взорваться, если заденут. Теджу говорит о наблюдении за человеком, который знает о своей скорой смерти, но делает вид, что все в порядке, все в порядке, пока не наступает момент побега, побега на свободу, потому что свобода – вот дистанция между охотником и добычей. Теджу описывает шок «внезапного погружения в чье-то горе, чей-то ужас». Но разве он не знал? Конечно, знал. Но как рассказать человеку о том, что он и так уже знает? И что же делать со знанием, которое хочешь забыть?

Ты пришел поделиться одним из самых первых своих воспоминаний, когда у тебя не было никакого окошка браузера, а было вместо него обычное открытое окно. Безветренно. Мягко светит весеннее солнце. Тишина. Твой отец подъехал не к той колонке на заправке, но бензина в баке было очень мало, и он все-таки воткнул шланг в вашу бледно-зеленую машину. Ты высунулся из окна машины, чтобы улыбнуться отцу. Но отца там не было. Его тело стало предметом внимания, попало в сильное напряжение: такое может взорваться, если заденут. Твой отец смотрел, как молодого человека допрашивают двое полицейских – один из них это заметил – но отец отвернулся, установив вымышленную дистанцию между охотником и добычей. Отец поспешил расплатиться; воображаешь его всего на нервах, забывшего об улыбке, с потухшим блеском в глазах. А в это время двое полицейских допрашивали того паренька. Он был красивым. Это же чей-то сын, чей-то сын! Не ври мне, сказал ему один полицейский. Тогда ты не знал, как это назвать. Плечи того парня подскочили к ушам, глаза округлились, он стал заикаться – потому что не был виноват. Ты обернулся к маме в надежде хоть на какое-то объяснение или ясность, потому что из окна машины их было не получить. Ты хотел знать – как, кто и почему. Снова глянул в окно, мимо пронеслась тень. Парень вырвался и попытался сбежать, улететь к свободе, которую можно найти только в дистанции между охотником и добычей. Удар – и он уже на асфальте, крылья распластаны. Голова выгнута под неестественным углом, часть тела сдавлена до невозможного. Руки скручены за спиной, черные дубинки покрывают красивую кожу свежими ранами. Темные вспышки там, где свет для него угасал. Крови не было. Смерть – это не только о теле.

Ты пришел сказать, что пару лет назад, когда дискомфорт переродился в боль, крови не было. Ты спускался по мраморной лестнице, скользя ладонью по гладкому поручню, как вдруг получил глухой удар в спину. Ты кубарем скатился по лестнице. Книга со сломанным корешком. Кто-то помог тебе сесть и спросил, где болит. Сначала ты этого не понял, но потом почувствовал, что стало трудно дышать. Слева. Это было серьезно. Крови не было, но ты подумал об апоптозе, процессе, при котором тело организует свою смерть путем программирования клеток на трансформацию и распад, ведущие к их конечной гибели. Тело медленно себя убивает. Крови нет. Крови не было.

«Скорая» приехала в считаные минуты, будто ждала экстренного вызова. Врач спросил, есть ли у тебя хронические заболевания. Никто ни о чем таком не говорил, нет. Он измерил тебе давление и отметил медленный сбивчивый пульс.

Спортсмен?

Бывший. Много играл в баскетбол.

М-да, сказал врач. И пока он молчал, ты думал о клеточной смерти, о том, как тело убивает себя изнутри, как боль может вылиться в совершенно разные формы.

Давай сделаем кардиограмму, просто чтобы убедиться.

Ты лежал и наблюдал, как аппарат монотонно пишет твою историю, повторяя один и тот же зубчатый рисунок. Врач ткнул в короткий скачок в конце каждого из них и сказал, что у тебя аритмия, но неизвестно, когда она появилась: давно, в последний год или в этот самый день. Но здесь же не о чем волноваться, и пусть другие не волнуются, кстати, боль ведь прошла, так что ничего страшного, да? Ничего страшного, подтвердил врач. Он выписал обезболивающее, сказал отдыхать и не нервничать.