В омут с головой

— Это мы с Олей. Танюша тогда лежала в Москве в клинике, почти полгода лежала. Ей делали операцию, никто не мог поручиться, что она выживет. Мы с Олей полюбили друг друга, я повез ее в Ялту, там мы решили пожениться, как только… Ну, в общем, понятно. — Старик опустил голову. Алешка решил, что ему опять плохо и сделал шаг к нему, но тот поднял глаза. Они были полны слез. — Знаете, молодой человек, я ее любил всю жизнь и надеялся, что она простит меня когда-нибудь. Но она так и не… Крестовский рассказал вам, из-за чего мы с ним поцапались? Это я Оле хотел отомстить. Когда Танюша умерла, я тут же сделал предложение Оле. А она ни в какую. «Я замужем», и все тут. Пашка хороший был парень, да только не мужик. Он пацаном в войну попал под бомбежку, родителей потерял и сам инвалидом остался. Видишь, как случается… кому руку, кому ногу. А ему все «хозяйство» его мужское искалечило, чинили его долго, да что тогда за медицина была. Сам, наверное, представляешь. Олю он с детства любил, понимая, что мужем ей быть не может, так братом ее назвался. Оберегал ее, помогал. А когда с ней беда случилась, собой прикрыл. Виноват я перед Павлом. Очень виноват. Про нас он, конечно, знал, она от него ничего не скрывала. И про Илюшку тоже, наверное, знал. Я не знал, а он знал. Мне она не доверяла, а ему доверяла. Спрашивается, кого она любила больше?..

Алешка подумал, что больше всего Ольга Степановна любила только Илью. Татурин сидел, тяжело дыша, копался в ларце, перекладывая одну бумажку за другой. Алешка заметил, как ему с трудом дается каждое слово: он то вздыхал, то делал паузы, но все же продолжал говорить:

— Здесь письма мои к ней и фотографии. Она этот ларец сама заперла и ключ мне отдала. Я перепугался, что он может пропасть. Не дай бог, кто-нибудь подумает, что этим можно меня шантажировать. Нет, меня теперь уже ничем не испугаешь. Все мои страшные тайны умерли. Скоро и я за ними следом уйду. Совсем один я остался. Людмила забрала Сережку и уехала в Москву. Думает, что там ему безопасней будет. Пускай, мне уже все равно…

Старик замолчал, равнодушно глядя перед собой.

— Сергей Ильич, можно у вас спросить? — нарушил молчание Алешка.

— О чем?

— У вас с моим отцом были деловые отношения после того, как вы… ну… — Алешка никак не мог подобрать нужное слово.

Старик пристально посмотрел на него.

— Тебе кто-то что-то наговорил? Не верь, мальчик, твой отец честный человек. Да и я тоже не бандит, как и Илюшка мой покойный. Конечно, мы кое-что приобрели, когда появилась возможность, но это все на законных основаниях. Если, конечно, не считать, что наши законы существуют на грани беззакония. Но мы не криминал, мы капитал. А вообще, лучше поговори с отцом сам. Я думаю, он все тебе расскажет. Нет в этом особой тайны.

Он не без труда поднялся, прихватил под мышку ларец и пошел к выходу, но, не доходя нескольких шагов, пошатнулся и упал. Алешка бросился к нему и крикнул в закрытую дверь:

— Эй, секьюрити, сюда, он умирает!

В комнату ворвались охранники. А дальше все происходило, как в немом кино. Не говоря ни слова, они быстренько подхватили старика на руки и вынесли на улицу. Алешка подобрал с полу ларец и пошел за ними. Там он отдал ларец водителю и успел только увидеть, как Татурина положили на заднее сиденье. Однако водитель тут же закрыл все дверцы, сел за руль и сразу уехал. Татурин так и не успел попрощаться.

Алешка вернулся в квартиру Орловых, кинул последний взгляд на скромное ее убранство, решив, что он не вправе наводить здесь порядок; увидел лежавшие на столе ключи, которые оставил Татурин. Он подошел к входной двери в свою половину, потрогал — дверь открылась. Алешка вернулся к входной двери, запер ее изнутри, прошел через внутреннюю дверь на свою половину, запер на щеколду и ее. Пройдя на кухню, обнаружил там Лину, сидевшую на стуле возле стола.

— Привет, а ты как сюда попала?

— Через входную дверь. Тебе придется теперь поменять в доме все замки.

— Да, кто-то гуляет тут у нас, как в своем собственном доме. Полтергейст!

— Они уехали? — спросила Лина.

— Да. Он забрал старые фотографии и письма.

— Вероятно, это правильно.

— Я бы на его месте все уничтожил, — сказал Алешка.

— И это, вероятно, правильно, — согласилась Лина. — Лучше всего не заводить архива вовсе, чтобы никто не мог в нем покопаться после моей смерти.

Алешка подошел к Лине, присел перед ней на корточки, взял за руку и спросил:

— Что за мрачные мысли, что за пессимизм?

Лина смутилась, будто ее застали за каким-то интимным делом, и она машинально прикрыла ладошками лицо. Алешка, посмеиваясь, стал отнимать ладошки, пытаясь заглянуть ей в глаза:

— Ну-ка, ну-ка, что это у нас там, слезы? — Он быстро поднялся, поднял ее, обнял. — Не плачь, глупыш, я люблю тебя. И не хочу, чтобы ты плакала. Я не дам тебе плакать.

Он целовал ее глаза, губы. И снова губы и снова глаза. Лина тоже обнимала его, ворошила его волосы и тоже целовала его. Алешка поднял ее на руки и прошептал: