В опале честный иудей

Как-то раз в электричке, на скамейке напротив нас оказался мальчуган лет трех-четырех. с мамой. Что-то заставило его сразу же. не отрывая глаз, уставиться на Александра Владимировича. А тот в ответ на безмолвный вопрос соорудил на лице «скобки», изобразил «кошку». Видели бы вы. как расхохотался ребенок: «Дядя - кошка!». Обратите внимание. какая удивительная точность: «кошка»! Мама его очень смутилась бестактности сына, оскорбившего, по ее разумению. вполне приличного на вид человека. Она ничего не поняла. Сын ее увидел то. что ей не дано было видеть.

А в другой раз та же «кошка», или «кошачья суть», назовите. как хотите, обворожила «даму» примерно девяти месяцев. Произошло это тоже в электричке: летом мы часто курсировали между Озёрами и Москвой. Малышка до такой степени пленилась дядей с кошачьей гримаской, что. когда мы встали, чтобы выйти из вагона, горько расплакалась и. вывернувшись на руках мамы, провожала .Александра Владимировича громким плачем.

Так что не стоит думать, что «кошки» были просто кривляньем. Присутствовало в них несомненно нечто привлекательное. завораживающее для душ нетронутых, бесхитростных.

Ведь только дети могут так смотреть: душой огромной в родственною душу,. -

скажет поэт в одном из стихотворений.

Почему у нас не было детей? Не подлежат, мне кажется, такие вопросы сугубо личностного свойства публичному обсуждению. Тот. кто внимательно прочитал книгу, и без меня найдет подходящие объяснения. Понимаю, я сама подогрела интерес к причине нашей бездетности, показав, как любили .Александра Владимировича дети, как и сам он без труда умел достучаться до детских сердец. Оба мы при постоянном одиночестве не касались в наших нескончаемых разговорах важнейшего для обоих вопроса. Муж был болен. Отдавал себе отчет в том. что нередко все мое внимание я вынуждена была посвящать ему. Не по капризу, по необходимости: «Хорошо, что, любимая, ты в этот час у моей постели». Он ответственно, не бездумно относился бы к своему отцовству, если бы оно состоялось. Два беспомощных, равно любимых, дорогих человека на моих отнюдь не богатырских руках, когда «нам с первых километров далекого пути на лобовые ветры приходится идти»?..

Однажды, ему уже было под пятьдесят, мне - за сорок, он положил передо мной два листа, заполненные строками одного стихотворения. Против обыкновения не стал читать сам. «Автобиографическое» - увидела я в начале первого листа. Не думаю, что он намеревался придать его огласке. Скорее «Автобиографическое» - тяжелейший разговор с собой, то ли жалоба, то ли оправдание. Написав это стихотворение-размышление, по-видимому в момент внезапного душевного движения, он никогда больше не возвращался к нему, не редактировал, не «шлифовал». Видно, рука не поднималась прикоснуться к нему еще и еще раз, как к болезненной ране.

И мне спустя многие годы очень трудно было выбирать кусочки из откровения в стихах.

Автобиографическое

Мне по возрасту надо быть дедом, хоть не сед я и вовсе не стар.

Но поймите: мужчина бездетен и казниться вот этим устал...

Не беда, что зажившие раны нет да нет, а заноют подчас, что имущества полчемодана и казенная койка у нас.

-    Хорошо бы родился сынишка на потеху и радость самим.

-    Понимаешь, уж очень мы нищи...

-    Что ж поделать, жена, погодим.

День за днем, по призванью и долгу, вел обстрел пулеметной строкой.

Мне шептали: - Не вытянешь долго: инвалиду - не бой, а покой!

Усмирись, неуемный и шалый, ретируйся хотя бы пока...

С кем воюешь? - С самим генералом, с всемогущим парторгом ЦК!

...Расплодилося культово племя далеко за Кремлевской стеной...

И куда было деться в то время?

Как нести непосильное бремя?

Как бороться с жестокой ордой?

...Угасал мой гремучий запал, я слабел, подкосилась основа, на больничную койку попал.

Но одюжил...

...я желал поступить на работу - не пускали по пятой графе инвалида войны, журналиста (паспорт меченый, мол, не неси). Было этак в державе фашистской, стало так - на советской Руси.

...Но народный тиран в одночасье, слава Богу, навеки умолк.

...Рассветало... Но глупо и рано трубы песню свободы трубят: уцелело полсвиты тирана и еще легион тиранят.

Дай им срок, и они развернутся и покажут насилия прыть! Прикрываясь «святой» революцией, будут честь и свободу душить.

Будут мерзости с прежними схожи, весь кошмар повторится сполна.

Года три миновало. И что же? Жертвой культиков стала жена...

Ну, а я? Тяжела переправа...

Ой, как будни мои нелегки,

хоть и мной завоевана слава культнаследникам тем вопреки.

Я годами уже опоясан, вечереет уже надо мной...

Нет, теперь не до детских колясок мне с моею усталой женой.

1963 г.