В опале честный иудей

Выполнив отлично операцию оригинальным, им разработанным методом - без последующей очень долгой или постоянной хрипоты пациента, без непременной «кнопки» на шее прооперированного, - блестящий специалист, мастер своего дела, он, очевидно потому, что являлся человеком советским, не смог быть Врачом до конца: я, гипертоник, шестидесяти лет от роду, его, считаю, обязательного внимания не удостоилась. Будь иначе, он непременно позаботился бы о том, чтобы, если не для меня, то для блага Александра Владимировича, сохранить мои силы, задумался бы о том, как скажется на моем здоровье многодневное бдение с поломанным сном, достанет ли у меня сил выхаживать больного в течение сложного послеоперационного периода. Если бы ему не мешали комплексы советского человека!.. Если бы!

А как в самом деле я это перенесла? Обзавелась на определенный срок сверхпрочностью, сверхнеуязвимостью? Не знаю. Так угодно было Богу, так распорядилась судьба, которая неизвестно кого в те дни хранила - меня или Александра Владимировича. Или обоих...

Я не стала бы так подробно говорить о заведующем отделением уха, горла, носа, если бы являл он собой исключение. К великому моему сожалению и обиде, за годы роковой болезни Александра Владимировича, а это длилось без малого пять лет, я выхлебала от медиков не чашу, а цистерну неуважения и черствости. Но об этом не сейчас.

Пока я ожидала заключения гистопатологов. Надеялась, конечно, как же иначе?.. Будто сейчас передо мною строчка на бланке, ее-то одну я и запомнила: «...раковые клетки с ороговениями»... Не испугалась, застыла от ужаса...

А потом были тридцать сеансов радиологической терапии. С тяжелыми, почти неизбежными при этой тяжелейшей процедуре ожогами горла. Одно лишь смягчало впечатление этих дней - встреча с изумительным человеком и врачом, выполнявшим эти процедуры, милейшей женщиной, доброты и мягкости - редкостной. Ласковая улыбка, ласковая речь этой женщины в отделении радиологической терапии в Сокольниках оставались неизменны, приветливость - обязательной, заботливость в лице и голосе - постоянны. Конечно, не в ее силах было изменить воздействие «пушки» на больного, но стрессовое состояние ей удавалось снимать даже у такого непростого человека, каким был Соболев. Стыжусь, что не запомнила ее имени. Но благодарна ей всегда. За человечность.

Пройдя курс радиологических процедур, обретя прежний свой голос, Александр Владимирович вынужден был заняться лечением не покидавшего его все это время недуга, что «исцеляла» молодая невоспитанная особа в белом халате. Осталось загадкой, почему она не настояла, как положено врачу, на обследовании ее больного проктологом. Настояла я. Проктолог Б., завотделением, принял Соболева «приватно»: без врачебной карты, а главное - без совершенно необходимой для такого обследования подготовки. Ограничился, по сути, внешним осмотром. «Ничего угрожающего, - сказал мне по телефону, - давний геморрой, надо подшить. И всё». Мы , отнеслись к заключению очень опытного врача с полным доверием... И вздохнули с облегчением... Увы, преждевременно. Было это весной. А осенью того же, 1983 г., когда Александр Владимирович все же, опять-таки по моему, а не лечащего врача настоянию, обратился к Б., соответственно подготовившись к обследованию, тот же Б. ошарашил его, сообщив, что у него нехороший полип, который необходимо срочно удалить, а мне - нет, это мне не показалось - равнодушнейшим голосом сказал по телефону: «У него обширный рак прямой кишки». Он не пригласил меня к себе, чтобы подготовить к «прекрасной» вести, смягчить ее воздействие; нет, он нанес мне удар, смею думать, удар рассчитанный или, что для врача не лучше, - удар бездушный. А если бы я лишилась чувств?!

Александр Владимирович стоял рядом со мной, внимательно смотрел на мое лицо, он был уверен: услышав что-то плохое, я не смогу скрыть этого. Смогла: страх испугать его оказался сильнее страха от услышанного, от беспощадного грубого удара врача. Удар не сбил меня с ног. Выдержала. Помню, как внутри все сжалось, как отхлынула кровь от лица. Но, Боже, откуда у меняло стало сил спросить: «Вы сможете сделать эту операцию?» Последовал второй удар: «Нет, мы таких операций не делаем. Обратитесь в специальное учреждение». Он бесстыдно, для врача - преступно, солгал мне тогда.

Не успев передохнуть от «покорения» одной вершины, приходилось готовиться к немедленному новому «восхождению», в конце которого ужас и безысходность рисовали мне могильный холм...

И никогда не забыть мне того состояния одиночества, затравленности, страха за дорогого мне человека, какие пережила после разговора с хирургом Б. Он повесил трубку, даже не посоветовав, что предпринять, куда обратиться, будто раковая болезнь - дело обыденное, подобно покупке молока - обращайся в первую попавшуюся на глаза торговую точку... «Какие специальные учреждения? Где они? С чего начинать? - сверлило в голове. - А медлить нельзя, начинать надо немедленно - болезнь съедает организм».