В опале честный иудей

Поверьте, я не слишком-то огорчалась обделенностью моего супруга вниманием партийной верхушки и писательского чиновничества. Достаточно много находилось средств для нейтрализации всего этого: и общение с природой, и мир музыки, и мастерство живописцев, и «беседа» с умным писателем - его книгами. Да и разум подсказывал нам обоим, что следует смирять в себе желание приобщиться к суете, а чаще находить, как я уже говорила, радость и полноту бытия в стороне от протоптанных троп. Нам это удавалось, к счастью.

И вот впервые, во время заседания названного выше «совета», в мою душу пахнуло страхом одиночества перед недугом (я еще не знала его истинных размеров) при враждебности - они обиделись (?) - медиков. Что такое враждебно настроенный врач? В кого превращается не защищенный от него больной?..

Возникает вопрос: почему мы, минуя эту больницу, не обратились за помощью еще в какое-то медучреждение, скажем, в соответствующий НИИ? Просто сказка сказывается, да непросто дело делается. Надо было знать госпожу Систему, чтобы понять: ни один больной не властен был искать помощи на стороне, выше той крыши, которая гарантировалась «прикреплением», местом в «касте». В любое другое учреждение человека должна была сопровождать бумага-направление, в данном случае бумага отсюда, из ЦРБ. Остальное, надеюсь, понятно.

А пока шло время, болезнь поражала, это можно сказать теперь, все новые органы.

«У вас катаральное горло. На ингаляцию!» - заключила в один из случайных визитов к Александру Владимировичу врач районной поликлиники. Он принял курс физиотерапии... при развивающемся раке горла. «Надо пополоскать горло, вот рецепт», - порекомендовала врач больницы, где Соболев наблюдался, врач, которая много раз осматривала горло своего пациента во время обязательных диспансеризаций.

Рак горла дал знать о себе напрямую в начале осени 1982 г. Написав стихи «Навечно с живыми» - в память о погибших на фронтах Великой Отечественной, Александр Владимирович решил попробовать сочинить и мелодию к стихам. Нотной грамоте не был обучен, прибег ко вполне современному способу записи мелодии - на магнитофон. Напевал песню, потом слушал, исправлял ту часть мелодии, которая не нравилась, записывал снова и т.д. В один из дней он попытался спеть свою, уж вполне готовую, как ее назвали бы теперь, «авторскую» песню и... не смог — пропал голос. «Бывает, - решил он, - это простуда». В течение следующей недели голос «вибрировал» - то появлялся, то исчезал, его вовсе не было на высоких нотах, когда требовалось напрягать голос, а точнее - голосовые связки... Я заставила его пойти в больницу. Он попал на прием к молодому врачу, который, может быть с излишней резкостью, объявил: «Придется оперировать с последующей радиотерапией». Значит, рак. В это не хотелось верить. Тем более что не было сопутствующих раковым заболеваниям недомогания, слабости, уныния и пр.

Зав. отделением больницы, осмотревший Александра Владимировича перед операцией, вроде бы даже успокоил: «Скорее всего, папиллома, но ее необходимо удалить, она и мешает, и может переродиться в недоброкачественную опухоль». Обычная форма успокоительной лжи для больного.

Теперь позволю себе необходимое отступление.

Загнанный властями, самой Системой, в «угол», нелюбимый пасынок, получающий незаслуженные тычки и пинки, Александр Владимирович жил постоянно настороже, как затравленный зверь, он все время находился «в обороне».

Я уже цитировала его строки: «Живу я словно на войне, к броску поднялся из траншеи...» В такой обстановке да еще с тяжким грузом болезни мудрено ли, имея на то основания, проникнуться недоверием ко всему и вся?

Единственным человеком, которому он доверял безгранично, была я.

Ты в жизни мне отрада, опора и причал... -

сказано не красного словца ради и не на утеху супруги. Это серьезнее и глубже, чем кажется на первый взгляд. Стоит посмотреть на его признание с другой стороны, и откроется одиночество, незащищенность, неуютность и - радость от имеющегося тыла в неравной борьбе, борьбе непрерывной, именуемой жизнью в СССР.