В опале честный иудей

...Это был единственный случай, когда вынужден был Ал. Соболев воспользоваться, «злоупотребить» неписаным правом автора «Бухенвальдского набата». Он обратился в Минздрав РСФСР. То ли там кто-то устыдился меднеприкаянности заслуженного поэта, то ли возмутился этой неприкаянностью, но Ал. Соболева, в порядке исключения, приватно (все ему «приватно»!) прикрепили ко Второй республиканской больнице. Ожидая его как-то в холле поликлиники, я увидела выходящую из кабинета врача заведующую булочной, что напротив. «Вы тоже здесь?» - спросила она меня заговорщически, как тоже «свою»... Моего прикрепления к этому медучреждению мой супруг добился с боем! Да еще каким!..

Если до сих пор в ходе повествования я старалась с максимальной объективностью поведать миру о муках душевных талантливого поэта, наделенного высокоразвитым чувством собственного достоинства, не умевшего гнуться, не пластилинового, то теперь считаю необходимейшим рассказать о выпавших на его долю терзаниях телесных, страданиях физических, отягченных иезуитской нервотрепкой.

Мысленно соединила, что рекомендую и вам, обе части детального повествования о поэте Ал. Соболеве, чтобы убедиться, что и во второй части не сметала по небу облачка до образования черной тучи. О мучениях поэта, ставшего онкологическим больным, написала я в середине 90-х годов, семь лет спустя после его смерти. Тогда, естественно, обстоятельства пережитой поры помнились отчетливее, горше и выразительнее, а общая картина смотрелась страшнее, более удручающе. Я не стала ничего исправлять и переписывать, пусть все предстанет перед читателем как было: и больной поэт, и я возле него - трагически одинокая.

Если вам небезразлична судьба поэта Ал. Соболева, не спешите перевернуть, не читая, как скучные, страницы его страданий с новыми унижениями. Поверьте, без преувеличения, с полным, увы, на то основанием я назвала эту часть печальной повести о поэте «Самое страшное». А «рефреном» к каждому колоритному факту пусть станут слова: «И так обошлись с автором “Бухенвальдского набата”?!» Допускаю при этом и какой-нибудь сочный эпитет...

САМОЕ СТРАШНОЕ

Самое страшное из происшедшего в нашей стране за десятилетия коммунистической диктатуры - не разваленная экономика, не беспощадно разоренная природа, не разбазаренные с убогим КПД полезные ископаемые и лесные богатства. Самый страшный результат преступного большевистского эксперимента - порушенный человек. Во что превратила партия гражданина СССР? Каким он шагнул во врата нового времени, с каким интеллектуальным, нравственным багажом, на что способным в большинстве своем, а не отдельными - не разграбленными изнутри - чудом уцелевшими индивидуумами?

Как неправдиво, заискивающе льстят во многом ущербному народу новые политические лидеры! И такой-то хороший народ, и сякой-то... И все в превосходной степени. Извращенная форма заупокойной молитвы. Сказать правду - боязно, очень. Укрощают ложью.

«Когда политики мололи чушь, поэты говорили правду», - сказал Эрнст Неизвестный.

...А России душа умирает от ран... -

простонал с горечью и ужасом поэт Ал. Соболев, бессильный спасти Родину, потому что:

это у нас в стране вор ходит с гордо поднятой головой, а не «собирает пятаки», опустив голову от стыда;

это у нас - хамство, матерная брань буквально въелись в поры почти каждого человека, превратились в этакую полуигривую форму речевого общения и взрослых, и детей, и рабочих, и интеллигентов;

это мы дожили до того, что в радиопередачах о русском языке раздаются защитительно-оправдательно-поучительные речи в защиту мата как одной из наиболее сочных красок «великого и могучего»... Материтесь, кто во что горазд: чем заковыристее - тем красочнее станет речь ваша, тем богаче;

это у нас, иванов, родства не помнящих, изо всех окон рычит, стучит, визжит ритмическая, бессмысленная, чуждая сути русского человека музыка;

это у нас, к нашему позору, родилось, по нашему слабоумию утвердилось выражение «любитель классической музыки», некто вроде бы чудаковатый. И не одно поколение глухих, невосприимчивых к подлинно высокому искусству вырастает и живет с убеждением, что музыкальные «картофельные очистки» суть подлинная духовная пища;

это у нас нищенствует наука и в одной Москве больше казино, чем во всей Европе. «Назад, в пещеры!»;

это у нас утрачено сознание профессиональной гордости, неразрывное с чувством собственного достоинства; помню, Александр Владимирович в Третьяковской галерее остановился у портрета крестьянина Крамского. Долго всматривался в лицо бородатого мужика, в его глаза - умные, сосредоточенные, в чем-то убежденные, с затаенной гордостью. Потом сказал мне: «Вот чего не найти у теперешних колхозников... Все смазано, обезличено...»;

это у нас в педагогические вузы шли и идут нередко те, кто не проходит по конкурсу в другие. В результате эволюционных преобразований длиной в семь десятков лет советский учитель «поднялся» до слуги толстого кошелька в необразованном кармане;