Наступала веска сорок пятого года — последняя военная весна, и в моих записях рядом с цифрами, обозначавшими число самолёто-вылетов, сброшенных на германские города килограммо-бомб, разрушенных зданий и уничтоженных на немецких дорогах вагонов, паровозов и грузовиков, появились лирические отступления: «Да, это весна… Настоящая весна!.. На окраине города нас встречает зелень, она становится гуще по мере того, как мы удаляемся от Брюсселя. Она густа и маняща уже у Лувена, а за Дистом так бурно зелено и тепло, что не хочется ехать дальше, в эту проклятую «третью империю»: растянуться бы на мягкой траве и подремать под горячим весенним солнцем… Не тут-то было! По краям дороги стоят щиты с предупреждающими надписями: «Дорога очищена от мин только до обочин». Кому же охота лечь на немецкую мину? Однако где-то между Хассельтом и Ашем мы всё-таки останавливаемся — слаб человек! — и вытягиваемся на тёплой и нежной траве. Всего несколько минут, но такое ощущение, будто окунулся в детство. Слева — молодой сосновый лесок, откуда ветерок несёт запахи нагретой смолы и хвои, справа — плоское, зеленеющее под солнцем поле. С порога одинокого домика у дороги голоногие девушки посылают улыбки солдатам, которые приветственно машут им руками из идущих к фронту машин…»
В Аше нас остановили. Военный полисмен, направлявший движение транспорта, подошёл к нашей машине, козырнул.
— Дальше нельзя! — строго сказал он. — Дорога на запад ещё затоплена, на юг — временно закрыта по приказу штаба 21-й группы.
— А на север? — спросил полисмена сопровождавший нас офицер отдела общественных связей штаба 21-й армейской группы капитан Хейнрике. — Можем мы пересечь Маас где-нибудь севернее?
— Да, сэр, можете пересечь Маас у Венло. Хотя вам, наверное, придётся подождать там.
— Почему?
— Туда направляется весь транспорт 2-й и 9-й армий, — пояснил полисмен.
Мы повернули на дорогу, ведущую на север. Мы были здесь в октябре — провели три дня в частях 30-го корпуса, занявшего южный «отросток» Голландии без боёв, — и то, что увидели теперь, потрясло нас: стоявшие вдоль дороги краснокирпичные посёлки были превращены в кучи битого кирпича, обгоревших балок и досок, мелкого щебня и стекла.
Лишь кое-где высились остатки стен с уцелевшими семейными фотографиями. Городок Блерик на западном берегу Мааса, как раз напротив Венло, был настолько сильно разрушен, что стоявший в центре собор можно было узнать лишь по рваному куску стены с высоким решетчатым окном. Почти ничего не осталось и от большого красивого моста через Маас, связывавшего Блерик с Венло и лежащую почти рядом Германию с Голландией и Бельгией: он сброшен в воду — подорван каждый пролёт, каждый «бык»…
Сапёры двух союзных армий —2-й британской и 9-й американской — навели рядом два понтонных моста, и по ним беспрерывно катились грузовики: одни на восток, другие на запад. На восток шли грузовики с солдатами, боеприпасами, снаряжением, продовольствием, на запад — порожняк. Танки «шерманы», доставленные к реке «студебеккерами» на специальных низких прочных платформах, «слезали» с платформ и своим ходом перебирались на другой берег: сапёры боялись, что их мосты не выдержат тяжести танка, большого грузовика и платформы. Пока танковая дивизия переправлялась через Маас, мы стояли на берегу и, как записано в моём дневнике, «смотрели на тихое и безмятежное течение реки, равнодушной к озабоченной торопливости, упрямой озлобленности и печали людей, занятых войной, несмотря на этот прекрасный день с таким ясным голубым небом, с таким ласковым ко всем солнцем».
Начальник переправы — усатый английский майор со свирепыми глазами и хриплым голосом — встретил нас сердитым «Ну?», когда, прождав часа полтора, мы попросили разрешения обратиться к нему:
— Не могли бы вы пропустить вне очереди машину военных корреспондентов?
Майор сердито отрезал: «Нет!» — и отвернулся. Тогда капитан Хейнрике сказал ему что-то на ухо, и майор тут же повернулся к подполковнику Пилюгину.
— Сорри, кёрнэл (извините, полковник), — сказал он, называя подполковника, как принято в английской армии, полковником, — сейчас распоряжусь.
Он подозвал расторопного сержанта, устанавливавшего очередь на понтонный мост, и сказал, чтобы тот поставил наш джип за ближайшим танком, а потом обратился к подполковнику:
— Насколько я понимаю, ваша армия приготовилась пересечь реку Одер на другой стороне Германии, как мы пересекаем сейчас Маас?
Пилюгин сдержанно заметил, что положение Красной Армии более сложно: германское командование создало вдоль Одера глубоко эшелонированную оборону, и, чтобы «пересечь реку», надо прорвать эту оборону. Одер — последняя преграда на пути к Берлину, и вермахт, надо полагать, окажет ожесточённое сопротивление.