— Нет, я не хочу этого сказать, — решительно возразил полковник. — Пять союзных армий никак не связаны со сражением за Саар, и они прыгнут через Рейн, как только будут готовы к этому.
— А когда они будут готовы? — настаивал тот же корреспондент.
Полковник, привыкший ко всяким вопросам корреспондентов, рассмеялся.
— Думаю, — проговорил он, — всем нам скоро придётся перебраться через Рейн и двигаться на восток, чтобы встретиться где-то впереди с нашими русскими союзниками.
Мы вернулись в Брюссель, забрали свои пожитки, поспешили в войска, поближе к Рейну. Коротали время в обезлюдевшем хуторе Поль, ожидая наступления темноты, чтобы пробраться в форт Блюхер на самом берегу реки.
3
В сумерках вернувшийся из штаба дивизии командир батальона прислал за нами сержанта с приглашением пожаловать к нему. Подполковник, усатый, черноглазый и громкоголосый, сердечно принял нас и сразу пригласил за стол, уже накрытый расторопным денщиком. Хотя на хуторе было полным-полно брошенного хозяевами скота и птицы, ужин состоял из разогретой консервированной говядины, консервированного горошка и засушенной картошки. Вместо хлеба возле каждой тарелки было положено по нескольку галет. Бутылка виски, оказавшаяся в чемоданчике капитана Хейнрикса, придала фронтовому ужину праздничный характер, а крепкий кофе, налитый в красивые большие чашки, взятые из серванта сбежавшего хозяина дома, помог завершить ужин «разговором, как в мирные времена».
В десятом часу вечера подполковнику доложили, что грузовик, солдаты сопровождения и пища для роты, находившейся в форте Блюхер, готовы. Мы вышли на улицу и влезли в крытый грузовик. Кроме подполковника Пилюгина, меня и капитана Хейнрикса, в грузовике разместились двенадцать солдат во главе с лейтенантом. Посередине стояли ящики и бидоны с пищей, заставлявшие нас жаться к бортам машины. Мы ехали медленно и долго, часто останавливаясь. Лейтенант, сидевший с шофёром, выходил из кабины и шёл впереди, всматриваясь в серевшую во тьме просёлочную дорогу: каждый тёмный предмет мог оказаться миной. Я встал на борт машины, облокотился на ребристую крышу. Ночь была сырой и зябкой, звёзды, висевшие над нами, излучали яркое, холодное сверкание. По ту сторону Рейна, южнее, вставало зарево: видимо, после бомбёжки с воздуха горел Эссен или даже Дюссельдорф. Севернее, ближе к Безелю, подобно зарницам, вспыхивали часто и резко разрывы зенитных снарядов, хотя не было слышно ни гула самолётов, ни грохота бомб. Впереди поднимались белые лучи прожекторов. Они то упирались в небо, то скользили по берегам и лаково-чёрной глади Рейна. Позади нас, во тьме затопленных полей и опустевших деревень и хуторов, надрывно мычали некормленые и невыдоенные коровы.
Наконец мы добрались до домов, стоявших на дороге почти у самого моста. Оставив машину за стеной крайнего сарая, двинулись дальше. Впереди — лейтенант, за ним — мы с Пилюгиным, за нами — капитан Хейнрикс и солдаты с ящиками и бидонами. Шли не асфальтированной дорогой — она была минирована — а рядом с ней по узкой тропе, проложенной пешеходами под деревьями. Деревья скоро кончились, и мы оказались на открытой насыпи. Когда на противоположном берегу Рейна взвивалась ракета — а гитлеровцы часто пускали их, освещая реку, чтобы помешать разведчикам противника переправиться через неё, — мы бросались на холодную, влажную землю. Приподняв голову и стараясь не шевелиться, настороженно наблюдали за быстрым взлётом ракеты, её яркой вспышкой и томительно медленным падением. Едва она гасла, мы вскакивали и спешили вперёд. С облегчением и радостью перевалили через земляной вал, окружавший форт, в чернильно-тёмную яму. Часовые, встретившие нас тихим окликом, проводили к командиру роты. Сравнительно молодой, невысокий, ладный майор любезно принял нас в просторном кабинете коменданта форта.