В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939–1945 годы

Друзья, которых я пригласил, приготовив всё необходимое для проводов за границу, давно поели и попили всё, и одни разошлись по домам, другие уснули тут же. Запасливые соседи-грузины — они издавали в Москве «Ведомости Верховного Совета СССР» на грузинском языке — принесли бурдюк вина, привезённого накануне из Грузин, и мы попытались придать проводам должный характер в те два-три часа, оставшиеся до моего отъезда.

Ночью в Москве выпал первый снег, и улицы, по которым мы ехали на Центральный аэродром, были совсем белыми. Снегом был занесён и аэродром. Шведский самолёт, на котором я улетал, прокатился по стартовой дорожке два раза, прежде чем разогнался и взлетел. Развернувшись над заснеженной Москвой, он взял курс на северо-запад. Пустынный аэродром Великих Лук, где самолёт опустился, был залит дождём, под дождём оказалась и Рига, а затем и Балтийское море.

3

В Стокгольм мы прилетели уже вечером. На вокзале аэродрома Бромма — он расположен на окраине шведской столицы — меня встретил первый секретарь полпредства Сысоев, провёл через таможню и иммиграционную полицию. Полицейским оказался некий… Петров (позже я убедился, что белоэмигрантов много не только в шведской полиции). Он знал Сысоева, поощрительно улыбнулся мне и сделал рукой жест, словно приглашал вступить на землю Стокгольма.

Полпредская машина доставила нас в центр столицы — движение в Швеции было левым, и езда по «неправильной стороне» тревожила меня, заставляя время от времени вскрикивать: «Осторожно! Встречная машина!» Сысоев помог мне поселиться в гостинице «Еден» (Рай), оставил схему, как найти полпредство, и уехал. Утомлённый долгим и трудным полётом — над Балтийским морем лётчики, опасаясь неожиданного нападения самолётов воюющих держав, вели самолёт, едва не задевая крутые, с белыми гребнями волны, — я тут же уснул. Только утром увидел, что перед отелем лежит большой, по осеннему голый и чёрный парк, а совсем недалеко расположена площадь, по которой часто снуют трамваи, — это была одна из главных столичных площадей, откуда начиналась самая известная улица Кунггатан (Королевская).

Обогнув парк, я нашёл улицу, на которой находилось полпредство, и издали увидел его светло-серый дом: напротив него и у ворот торчали в чёрных шинелях и фуражках полицейские. Не дожидая исхода переговоров, Маннергейм, Рюти, Таннер и Эркко старались разжечь во всех скандинавских странах вражду к Советскому Союзу и поднять волну антисоветских выступлений, рассчитывая с их помощью оказать давление на Советское правительство. В соседней Швеции эта волна была особенно высока и бурна. Демонстранты уже не раз приходили к советскому полпредству, устраивали митинги под его окнами, забрасывали камнями, помидорами, яйцами и даже пытались штурмовать полпредские ворота, и правительство распорядилось усилить его охрану.

Полпред Александра Михайловна Коллонтай, знавшая о приезде нового корреспондента ТАСС, передала через швейцара, чтобы я, как только появлюсь, немедленно поднялся к ней. В маленьком кабинете на втором этаже из-за стола, стоявшего боком к окну, поднялась пожилая женщина в тёмном платье, подала мне маленькую руку и неожиданно крепко сжала мои пальцы. Сев снова за стол, А.М. Коллонтай тронула пальцами сильно поседевшие, но ещё густые кудри, затем склонилась немного над столом, внимательно рассматривая молодого человека, присланного в качестве нового корреспондента ТАСС. Осторожно она расспросила, чем я занимался в Москве, а также до приезда в Москву, озадаченно собрала морщины на своём высоком лбу, услышав, что ещё недавно я трудился в сибирской провинции, а до этого был просто студентом.

— Ну а как с языком?

Недоверчиво выслушав мой ответ, сказала строго, будто приказывая:

— Надо заняться шведским. Немецкий или английский помогут вам объясняться с чиновниками и вашими коллегами-журналистами, но без шведского языка не обойтись.

Она тут же подсоединила отключённый на время разговора телефон и сказала кому-то, чтобы новому корреспонденту ТАСС пригласили учительницу шведского языка — она назвала её имя — и чтобы завтра же к девяти часам учительница пришла и начала заниматься. Это была не только помощь, но и распоряжение, от которого нельзя было уклониться. (А.М. Коллонтай, владевшая с детства основными европейскими языками, требовала от всех серьёзного отношения к языку как главному средству общения, без которого зарубежный работник мало полезен, и не раз спрашивала не только меня, но и учительницу, как продвигается освоение шведского языка. Знание основ немецкого и английского языков сильно помогло мне, и через три месяца я уже мог читать шведские газеты самостоятельно, хотя разговорной речью с её «музыкальным ударением» владел плохо.)

С той же осторожностью Александра Михайловна выяснила у меня, не собирается ли ТАСС освободиться от своего работника-шведа, и, узнав, что такого намерения нет, тут же распорядилась позвать его.