В орбите войны: Записки советского корреспондента за рубежом. 1939–1945 годы

Однако за спиной правительства, объявившего о готовности защищать нейтралитет страны, собрались и объединились все национальные силы. Шведские «активисты», поносившие в антисоветском раже последние шесть месяцев правительство за отказ вмешаться в финско-советскую войну, умолкли и исчезли с политической арены, как будто растворились в воздухе. Оба вождя «активистов» Сандлер и Хёглунд «заболели». Какой-то недуг свалил и их многочисленных крикливых последователей. Шведский «активизм», выросший и поднявшийся на разжигании вражды и ненависти к Советскому Союзу, стал, как сказал мне однажды Мальгрен, «первой шведской жертвой германского нападения на Скандинавию». Моментально утихла начавшаяся было драка между консервативной правой партией и социал-демократами. Социал-демократы поспешно сняли только что выдвинутый лозунг о справедливом распределении бремени военных расходов между богатыми и бедными. Было заранее и торжественно объявлено, что лидеры всех партий — консерваторов, либералов, социал-демократов вместе с руководителями профсоюзов договорились провести первомайскую демонстрацию в Стокгольме совместно и под одним лозунгом — защиты нейтралитета Швеции. Главным оратором от всех партий и профсоюзов был выдвинут премьер-министр Пер Альбин Ганссон.

Дыхание близкой войны отравило весеннюю атмосферу столицы, только что пережившей суровую, необычайно холодную зиму. Экономическое положение страны оказалось катастрофически тяжёлым. Торговля с западноевропейскими странами и Америкой полностью прекратилась. Торговые суда либо застряли в портах воюющих держав, либо поставлены на прикол у шведских пристаней. Экспорт шведской железной руды, шедший через Нарвик, полностью прекратился. Лесная и целлюлозная промышленность северной Швеции, работавшая на Англию и Америку, почти полностью остановилась. Внешняя торговля Швеции, игравшая значительную роль в её экономике, сократилась за две недели германского вторжения в Скандинавию на 60 процентов. И финансовое положение страны было отчаянным.

Напряжение, царившее в стране, а также житейские трудности, рождённые обстановкой, заставили богатых шведов бежать подальше от опасности. Первым сбежал из Стокгольма и из Швеции один из самых богатых её жителей — крупный миллионер-промышленник Веннер-Грен. За ним последовали члены семьи миллионеров Бонниер. Владельцы проанглийской «Дагенс шохетер» опасались нацистских репрессий. Банкиры Валленберги уже давно наслаждались гостеприимством далёкой от войны Америки. Миллионеры, банкиры и дельцы помельче покинули столицу, надеясь избежать ужасавших их бомбёжек, спрятавшись в мелких городках или посёлках. Большинство их направилось — куда бы вы думали? — на север Швеции, к финской границе и в Финляндию. Даже оголтелые антисоветчики поняли наконец, что эта северная страна, получив советские гарантии безопасности, стала самым спокойным местом, где можно было действительно не бояться неожиданных бомбардировок или непрошеного вторжения иностранных войск.

4

В двадцатых числах апреля пришло телеграфное распоряжение Я.С. Хавинсона, обязывавшее меня немедленно пробыть в Москву.

Мы тут же приняли меры, чтобы попасть на первый же шведский самолёт, летящий в Москву (они летали раз в неделю), и через четыре дня я уже был на Центральном аэродроме в Москве, откуда я улетел почти полгода назад. У входа в вокзал меня встретили два работника ТАСС, быстро провели через паспортный и таможенный контроль и, посадив в старый «зис», доставили прямо на Тверской бульвар к ответственному руководителю ТАСС.

— Зачем вызвали меня? — спросил я сразу, как только мы уселись у его стола. Я задавал этот вопрос своим спутникам, но они не ответили, уверяя, что ничего не знают. Я не поверил им, но настаивать не стал: не хотят говорить — пусть не говорят! Когда же и Хавинсон ответил, что не знает, зачем меня вызвали, я просто растерялся.

— Мне было предложено вызвать вас в Москву, — смущённо проговорил он.

— Но кто предложил вызвать меня?

Хавинсон сделал вид, что не расслышал вопроса, и тут же заговорил, что мне надо отправиться в гостиницу и не покидать её, пока за мной не приедут.

Те же два спутника, ждавшие в приёмной ответственного руководителя, отвезли меня в «Новомосковскую» (ныне «Бухарест») и поселили в номере с видом на Москву-реку, собор Василия Блаженного и часть Кремля со Спасской башней. Меня снабдили деньгами, а с рестораном договорились, чтобы обитателю такого-то номера доставляли пищу по его требованию.

Три дня прожил я в «Новомосковской», не переступая её внешнего порога, а на четвёртый день около полудня пришла машина, которая доставила меня к боковому подъезду дома на углу улицы Дзержинского и Кузнецкого моста. Поднявшись в лифте и миновав небольшой коридор, я оказался в приёмной наркома иностранных дел.

В.М. Молотов, принявший меня вскоре, внимательно, даже изучающе посмотрел и, не скрывая разочарования, спросил:

— Сколько же вам лет?

— Недавно исполнилось двадцать девять.

Нарком недоверчиво покачал большой головой с сильно поредевшими и поседевшими волосами.