– И ты убил его за это, – тихо говорю я, словно если произнесу вслух, то мой лучший друг рассмеется мне в лицо и скажет, что я сошла с ума.
Но он лишь утвердительно, не скрывая своего удовольствия, кивает:
– Убил. И, как ты, наверное, уже догадалась, Беренис, твоя теория насчет Аарона далека от действительности. Для Клэр он был побегом. Иллюзией сбывшейся мечты. Аарон не значил для нее ничего. А он, в свою очередь, не мог жить без нее. Ты видел это, Тео. Ты знал. Именно поэтому ты стал отдаляться от нее, да? Не хотел потерять друга. Выбрал его и полностью наплевал на нее!
– «Маленькая татуировка пики, главное – сосредоточиться на ней, тогда это может показаться сбывшейся мечтой», – бормочу я под нос предложения, которые два последних года повторяла изо дня в день.
Никто из них не насиловал Клэр. Ни Аарон, ни Тео. Это был Лякур.
Габриэль улыбается:
– Очень легко вводить людей в заблуждение. Обводить вокруг пальца. Ты прочитала, что я хотел. Ты увидела лишь то, что я тебе показал. И сделала выводы, которые нужны были МНЕ. Хотя последнее не входило в мои планы. Я не думал, что отрывки, которые я отправил Аарону, попадут тебе в руки. Чуть все не испортила своими глупостями: «Я разбужу его, расскажу все Тео!»
– Но зачем? За что? – глядя на него, спрашиваю я, и он хмурится.
– В том, что случилось с Клэр, всецело ваша вина, – цедит он сквозь зубы, – но вы все заплатите за то, что сделали с ней. Каждый из вас пожалеет. Я долго ждал этого дня, продумал каждую деталь. Долг от наркотиков – моя выдумка, чтобы заманить тебя к Огюсту. – Габриэль скалится. – Он сам провернул это дело – уж очень он мечтал заполучить тебя с тех пор, как увидел твои работы. Полицейский был от него. А ты так быстро всему поверила… Так быстро угодила в ловушку. Маленькая, наивная идиотка. – Он мерит меня взглядом. – Когда я нашел ее тело, Беренис, я был готов убить вас всех. Но решил, что смерть – слишком простой выход для вас.
– Чего именно ты хотел добиться, Габриэль? – Мой голос не слушается, сердце болезненно сжимается от страха и ощущения безысходности.
– Я решил, что ты не будешь жить себе спокойно и рисовать картины, когда Клэр столько мучилась… Нет, я не мог позволить тебе прожить ее мечты. Затем мы инсценировали твою смерть. И я был тем, кто сообщил новость де Лагасу. – Довольная улыбка расползается на его красивом и до ужаса страшном лице. – До сих пор один из лучших дней моей жизни. Видеть столько боли и растерянности в его взгляде. Чувствовать, насколько он уязвим. До этого момента я думал, что ты с ней просто играешь, – обращается он к Тео. – Пытался вставить палки вам в колеса. Помнишь наш первый и единственный поцелуй, Ниса? Я знал, что он смотрит… хотел прекратить этот цирк для Клэр. Ведь ее до ужаса бесило, что вы проводите время вместе. В тот день я видел, как у него шея краснеет от ревности и вспыхивает злость в глазах. Но я думал, что он тебя не любит. – Качая головой, Габриэль продолжает свой монолог. – Когда же я сообщил о твоей безвременной кончине… в тот миг все встало на свои места. Я был без ума от Клэр точно так же, как он от тебя. Я знал, чувствовал боль, исходящую от него. Боль утраты. Она все еще жива и разъедает мне сердце… – Он замолкает и проглатывает ком в горле. – Я нашел их случайно… твою маму и сестру. Я решил зайти к вам в гости. Дверь была открыта нараспашку. Сначала я нашел твою мать на диване – она не шевелилась. Затем нашел Клэр. – Он делает глубокий вдох, борясь со слезами. – Я не могу описать тебе эту боль. Мне хотелось придушить голыми руками каждого из вас… но я успокоился. Понимал, что ваши смерти не дадут мне ровным счетом ничего. Думать надо было быстро. Я знал, что вы вместе, поэтому позвонил ему и сказал тебе приехать. Сбросив вызов, я мгновенно набрал прессе. План как-то сам собой воспроизводился в моей голове. Возможно, так я спасался от мысли, что ее больше нет… Я знал, где она хранит листы из дневника, так как читал его. Она рассказала мне абсолютно все. Я достал эти самые листы и, глядя на ее кровавый портрет, решил подставить де Лагаса. Хотя «подставить» – не совсем правильное слово… Я хотел, чтобы справедливость восторжествовала. Видит Бог, я больше не хотел никого убивать. Думаешь, мне нравится это делать? Я хотел, чтобы этим делом занялась полиция, я хотел справедливости.
Он неожиданно начинает оправдываться, словно часть его начинает осознавать все случившееся. Затем он поднимает глаза и смотрит на меня с такой злобой, что я замираю на месте и боюсь сделать вдох.