В осаде

— Клешков! — закричал, удерживая лошадь Иншаков. — Видел лабаз. Вон тот. Негорящий… Стань на часах, и чтоб ни одной души!

— Есть, — кивнул Клешков.

Он пробежал мимо крайнего горящего склада, увидел, как кричит на кого-то Гуляев, выскочил за ограду лабазов и тут увидел толпу спешенных сякинских кавалеристов, держащих коней за повод, и перед ними темные, лежащие на земле, тела. Конники обнажили головы.

«Со своими прощаются, — понял Клешков, — склады охраняли сякинские ребята…»

К стоящему отдельно лабазу летели головешки, догорая в бурьяне. На двери был сбит замок. Клешков откинул засов, открыл дверь. Внутри лабаза было хоть шаром покати. Сквозь выбитые окошки врывался сюда неровный свет и тогда в пустых углах вспыхивала рыжим паутина.

Клешков вышел наружу. «Чего тут охранять?» — подумал он. Около складов за цепью милиции и караульной роты уже скапливалась толпа. На огонь направили брандспойты. По цепи непрерывно передавали ведра с водой. Смельчаки уже орудовали баграми, пытаясь растащить стропила. Но огонь не убывал. По жестам метавшегося в свете пламени Бубнича было видно, как он объединяет людей на борьбу за лабазы. Деревянные склады он, видно, считал потерянными.

«Чего я тут торчу! — с унылой злобой думал Клешков. — Тоже, мне, выбрал Иншаков местечко…»

Он заметил, что и тут, у лабаза, начинает собираться народ, и крикнул:

— А ну, двадцать шагов назад! — А когда толпа зароптала, вынул наган. — Ат-ставить разговорчики!

Он пошел на толпу, и она отступила. Подскакал Иншаков.

— Как дела, Клешков?

— Охраняю, товарищ начальник.

— Не подпускать никого без приказу!

— Есть!

— Гляди, черт тебя дери! Единственное, что не сгорело, стережешь!

Клешков хотел было сообщить своему грозному начальнику, что тут потому и не горит, что гореть нечему, но Иншаков уже несся к складам.

Бородачи в чуйках — длинных суконных кафтанах — и картузах гомонили перед Клешковым, сзади плясал огонь, странно выхватывая в толпе лица, а он стоял со своим «наганом» и держал здесь свой фронт.

Среди толпящихся перед складом людей он вдруг увидел приземистую фигуру в картузе, которая мелькала то в одной стороне, то в другой, Клешков насторожился.

Горящие склады бомбардировали толпу головнями. Одна упала прямо под ноги Клешкову, и тот сапогом загнал ее в близкие лопухи. Толпа впереди странно заволновалась, он оглядел и охнул. Приземистый мужик в кожушке и картузе, держа тлеющую головню, заворачивал за угол.

Клешков решил было кинуться вдогонку, но услышал гомон и обернулся.

— Назад! — закричал он, увидя сплоченно напирающие чуйки. — Назад, ну! — и трижды выстрелил над их головами.

Толпа попятилась. Он шагнул вперед и увидел, как сбоку опять метнулся в сторону человек в кожушке и картузе. Клешков повернул голову — из разбитых окошек лабаза потянулся дымок. Он кинулся было к двери, но толпа опять загалдела и он остановился: все равно в лабазе ничего нет.

Клешков стоял, высвеченный пламенем, высокий, худой, в своем штатском пальто и кепке, перед шумящей толпой и она не решалась смять этого готового на все парня с наганом в руке.

У лабазов люди одолевали огонь. В движениях тех, кто тушил, уже чувствовался единый ритм, ведра точно переходили из рук в руки, из брезентовых рукавов хлестали струи, несколько человек подбирались к самым стропилам, спасая крышу, раскидывая в стороны горящие балки.

Толпа перед Клешковым снова заволновалась.

— Комиссары, — гудел огромный бородач, — они доведут! Один амбаришко приберегли и то загорелся.

Клешков оглянулся. Лабаз, порученный его наблюдению, пылал.

Он повернулся к толпе, выставил вперед рук с наганом. Толпа подалась, выкрикивавший брань великан исчез за чужими спинами. Клешков выматерился, и тут же перед ним заплясал конь Иншакова.

— Прошляпил, раззява?! — Иншаков замахнулся плетью, Клешков отскочил. — Под трибунал! — кричал, наезжая на него конем, Иншаков. — Под трибунал пойдешь, зараза.

У Клешкова от обиды и злости свело скулы.

Гуляев высунулся из окна. Не веря своим глазам, смотрел вниз, во двор: по выгоревшей траве по направлению к каменному сараю, где держали арестованных, брел в распоясанной косоворотке, обритый наголо человек, странно похожий на Клешкова. За ним, старательно вынося штык, вышагивал парнишка-конвоир.

— Саня! — крикнул Гуляев, все еще не веря.

Спина узника дрогнула, он на ходу оглянулся, махнул Гуляеву рукой и побрел дальше.

Клешков! За что?!

Первой мыслью было — выручить. Бежать к Иншакову, к Бубничу…

Скрипнула дверь. Гуляев обернулся. Вошел спокойно сел за его стол Иншаков.

— Товарищ начальник, — шагнул к нему Гуляев, — я сейчас…

— И я сейчас! — перебил Иншаков и замолчал. Одутловатое лицо его будто враз постарело — под глазами трещинки морщинок, даже короткий задорный нос не веселил.

— Вот что, Гуляй, — сказал Иншаков после недолгого молчания, — как там у тебя с ограблением кооперации?

— Пока ничего конкретного.

— Бросай. Не до нее. Берись за склады. Там, правда, Бубнич сидит, но он просит прибавить от милиции кого-нибудь.

— А с кооперацией?