В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939–1945

Содержание писем перемалывалось обстановкой, царившей внутри особо охраняемой зоны, и, проходя через нее как сквозь фильтр, превращалось в бесцветную и равнодушную водичку. Сужение фронтов и начавшееся брожение в городах нас здесь, по сути, совершенно не касалось. Это являлось вполне «нормальным процессом», ведь Земля, когда она представляла собой еще сгусток газов, тоже была в десятки раз больше. Постепенное же ее сжатие не привело к исчезновению планеты и не помешало сохранению ее ядра. А в ядре, о чем многие даже не догадываются, существует полое пространство, наполненное особо сжатым мягким и, возможно, очень изысканным воздухом. И там время тоже течет иначе, чем на поверхности, а законы природы – расширение, компрессия, центробежная сила и другие, как бы они ни назывались, – противоречат друг другу.

Еще год назад лица у большинства местных обитателей были совсем иные, но на это тоже никто не обращал внимания. Здесь было только несколько фигур, олицетворявших собой действительность и формировавших здешнюю атмосферу. Фигуры же второго и третьего ранга погоды тут, естественно, не делали. Но их отправлять на фронт никто не собирался.

Не трогали и совсем малозначащих лиц, к которым относились, например, печальные и с отвисшими щеками старожилы в фуражках, из года в год подметавшие дорожки от листвы. Больше они явно ничего не умели. Один такой дворник жил в чаще древних елей за курьерским пунктом в небольшой деревянной избушке, рядом с которой располагался крольчатник.

К числу постоянных обитателей принадлежал и заведовавший кухней фельдфебель с манерами как у пастыря и бесчисленными блестящими кудряшками на голове, а также обер-фельдфебель интендантской службы. К старожилам относился и гнусавый, вечно кислый генерал с больным сердцем, являвшийся заместителем заместителя крупного начальника. Он еще летом перед Сталинградом и даже перед началом войны с Россией предупреждал о грозящей катастрофе, а теперь постоянно хотел уволиться по состоянию здоровья или по непригодности. Однако его не отпускали, и он продолжал брюзжать, указывая на изменившееся соотношение сил.

К таким же старожилам относился также молчаливый штабс-ефрейтор из курьерского пункта с отстрелянным или отрубленным пальцем и красной в желтую полоску папкой с секретными документами под мышкой. Этот ефрейтор имел странную привычку втягивать голову, как будто на улице шел дождь. К ним принадлежал и кухонный пес Путци, который с начала войны на самом деле был уже четвертым Путци по счету. Первоначально этот шпиц принадлежал давно осужденному итальянскому военному атташе Маррасу. Была еще и очень умная такса адмирала С., пребывавшего в Швеции или уже умершего.

Стоит упомянуть также ответственного за военный дневник фюрера, который, несмотря на отменное питание, становился все худее и прозрачнее. Вскоре он оказался не в силах открыть даже дверцу несгораемого шкафа.

– Так вы скоро превратитесь в привидение и будете пугать русских экскурсоводов, когда они станут водить здесь американских туристов, – пошутил как-то молодой ротмистр, относившийся в ведомству управления внешней разведки.

Этот милый ротмистр сначала был офицером связи, потом короткое время провел на фронте, а теперь служил при штабе 70-го корпуса[57], сглаживая разногласия между фантазерами-генералами и генералом артиллерии при верховном командовании сухопутных сил вермахта и многими другими.

Стоит упомянуть и одного симпатичного и остроумного парня, который был настоящей душой компании и всегда собирал вокруг себя людей в углу офицерской столовой, откуда постоянно доносились взрывы смеха.

Как-то раз к ним подошел генерал Х. со своей тросточкой, чтобы тоже принять участие в веселье. Однако этот генерал, больше походивший на домового, чем на начальника, не принадлежал к этому неприметному, но веселому кадровому персоналу, на котором, собственно, и основывалась вся жизнь этого штаба. Вскоре его в особо охраняемой зоне уже никто не видел – на блистательном лимузине он отправился вслед за другими бравыми начальниками с не менее лихими указаниями. Исчезли и эксперты абвера с землистыми лицами вместе с высококлассными машинистками, делавшими невероятное количество ударов в минуту и, по слухам, вышедшими в течение четырех недель замуж. Не стало видно и носившей знаки различия ефрейтора-поварихи из берлинского отеля «Адлон», а также массажистки с Курфюрстендамм…

Течение дня

«Он» в любое время дня без всяких раздумий и без взгляда в окно, чтобы сориентироваться по солнцу, легко мог сказать, который час. Конечно, не с точностью до минуты и секунды, как по радио, но вполне достаточной для ориентации по времени. Кроме того, «он» точно мог назвать уровень атмосферного давления, ориентируясь по каким-то ему неведомым признакам.

Кривая, характеризовавшая показатели царившего в особо охраняемой зоне настроения, за исключением совсем малых отклонений, всегда оставалась неизменной. Только по утрам всегда наблюдался некоторый всплеск.