В открытое небо

Вот уже несколько недель Тони с головой погружен в работу. Линия в Патагонию вошла в рабочий ритм, и есть уже летный состав пилотов, передающих друг другу почту, как эстафетную палочку, на перевалочных пунктах, летая на различных участках линии. Тони летит в Пуэрто-Сан-Хулиан, и там его встречает начальник аэродрома, сеньор Витоко, со своим фирменным обжигающе горячим мате. Поскольку Тони известно, что тот сладкоежка, он всегда привозит ему сладости, купленные в кондитерской на улице Коррьентес. А в Рио-Гальегос он обычно ужинает и ведет беседы с сеньором Эрасмо, членом «Рабочего профсоюза», мечтающим о победе анархизма. Иногда он долетает до Магелланова пролива, где озирает с неба спящие вулканы, и ему кажется, что летит он над какой-то другой планетой.

Но в воздухе носится что-то странное. Быть может, то, что лишает его покоя, – одиночество. У компании финансовые проблемы, и их блестящие проекты по расширению понемногу сворачиваются.

Тони много работает над романом о ночных полетах. Написал больше четырехсот страниц. Ему кажется, что слов там перебор. Словно пастух в Патагонии, он целыми часами прочесывает свой текст, выстригая лишнюю шерсть.

Архитектор бы из него не вышел. Он словно делает в доме ремонт, но не только убирает деревянные и кирпичные межкомнатные перегородки, а еще и рушит несущие стены и балки в конструкции романа. Однако ему все равно: литературу, просчитанную и взвешенную, как лекарство, он ненавидит. Жизнь беспорядочная и неистовая, а литература – одно из ее последствий.

Теперь он летает со связистом, потому что это уже стало правилом: рядом с пилотом должен быть радиотелеграфист, который постоянно передает координаты самолета и получает указания с пунктов контроля всех аэродромов, над которыми они пролетают. Полет теперь уже не такое одинокое дело, как раньше; и хотя рев моторов все равно не позволяет вести беседы, зато можно обмениваться записками, накорябанными второпях на маленьких листочках, что передаются из руки в руку: «Сан-Хулиан – мелкий дождь, ветер северо-запад, умеренный».

В своем романе он показывает вхождение самолета в ночь – с медлительностью баркаса, оставляющего позади портовые огни. Пилота едва подсвечивает слабый отблеск циферблатов на приборной доске. Он переводит взгляд вниз и с нежностью смотрит на далекие огоньки в каком-нибудь накрытом мглой поле, где как раз сейчас, наверное, к ужину накрывают скатертью столы. Для него каждая зажженная лампочка – домашний очаг.

Из каждых ста написанных страниц девяносто девять он уничтожает. Лишь одной выходит помилование, и то скорее из жалости, чем по заслугам. Ему кажется, что ни один настоящий писатель не может быть доволен тем суфле из слов, что он породил.

Однажды вечером, когда он занимается казнью страниц, раздается звонок в дверь, а когда он ее открывает, то перед ним высится башня из разноцветных шляпных картонок, поддерживаемая снизу двумя руками, которые с огромным трудом обеспечивают ей равновесие. Существо с ногами мужчины и телом из коробок произносит: «Добрый вечер!» – и входит в квартиру. Он ничего еще не успевает ответить, как появляется тележка, нагруженная чем-то, что может оказаться холстами или как минимум рамами, обернутыми в мешковину, однако того, кто ее толкает, не видно – видны только руки.

– Послушайте!

Он вынужден отпрыгнуть, чтобы не оказаться сбитым с ног тележкой, наполненной дорожными сумками до уровня головы.

– Но!..

И вновь ему приходится сделать шаг в сторону, потому что подъезжает еще одна, нагруженная ничуть не меньше, но на этот раз – чемоданами. Его изумление уступает место внезапному бешенству: он собирается ворваться в квартиру и потребовать объяснений у этих субъектов, спутавших его дом со складом, но тут в дверях появляется миниатюрная фигурка в соломенной шляпе с широченными полями.

– Привет, дорогой.

Это его маленькая сальвадорка со своей фирменной гримаской на лице – чем-то средним между аристократизмом и лукавством.

– Консуэло!

– Что, ты даже не скажешь мне «Добро пожаловать в Буэнос-Айрес»?

– Но почему ж ты не предупредила меня о своем возвращении!

– Телеграммы скучны. Заплати этим ребятам!

Тони, сбитый с толку, достает несколько банкнот.

– Но… что делают здесь твои вещи?

– Забыла написать в отель и забронировать номер. Я велю им прийти за вещами завтра.

– Консуэло! Но как же ты здесь останешься? Люди начнут шептаться!

– Шептаться! Обожаю это слово. Знаешь, что по-испански оно звучит почти так же, как по-французски? Шептаться! Звучит точно так же, как когда люди тихонько сплетничают.

– Консуэло…

– Что, дорогой?

– Мы должны пожениться.

– Прямо сейчас?

Тони хохочет. И поднимает ее на руки.

– Нам нужно немедленно организовать свадьбу. Но она должна быть во Франции.

– Что за спешка! Я вот только спешу принять ванну и выпить сухого мартини. На пароходе среди всех официантов и барменов не было ни одного, кто имел бы какое-никакое представление, как смешать сухой мартини, чтобы потом не трещала голова.