В открытое небо

После своего долгого отсутствия он возвращается во Францию. Вот уже два месяца у него нет никаких известий о Консуэло. В почтовом ящике он находит письмо, в котором она объясняет, что не знала, как с ним связаться, и поскольку ей одиноко, то она едет пожить какое-то время в загородный дом Тобоггана.

Этого пачкуна!

Он шлет ей пару телеграмм, и наконец-то как-то вечером она звонит по телефону, чрезвычайно расстроенная гибелью кота, которого прикармливала.

– Он каждый вечер приходил к нам на крыльцо – пил молоко из блюдечка, которое я для него выносила!

– Консуэло, мы с тобой уже больше двух месяцев не виделись, а единственное, что тебя волнует, это приблудная кошка?

– Папуас, ты никогда не любил животных.

Он оставляет эту тему – обсуждать невозможно.

В телефонной трубке фоном звучит шум вечеринки, и они почти не могут друг друга понять – они друг друга так толком и не поняли за все эти годы.

Когда Консуэло вешает трубку и открывает дверь кабинета, то как будто ныряет в бассейн с бурлящей водой: продвигается по гостиной в клубах дыма, в грохоте импровизации на фортепьяно в четыре руки двух приятелей Тобоггана, среди громких голосов и взрывов хохота.

Юная скульпторша с сумасбродными идеями в голове подбегает к ней и настойчиво тянет за рукав, чтобы сообщить, что она намеревается удивить весь Париж своим проектом: превратить обелиск на площади Согласия в гигантский карандаш. Консуэло, очень серьезная, отвечает ей вопросом: а почему бы не превратить его в ацтекский тотем, и добавляет, что сама могла бы помочь с его раскраской. Скульпторша, с остекленевшими от избытка выпитого пунша глазами, тут же кричит, что идея просто блестящая, что это будет революция в мире искусства, и обнимает ее с такой благодарностью, словно та только что спасла ей жизнь.

Консуэло решает подойти к столу с напитками, чтобы догнать гостей. Прокладывает себе путь между веселыми и беззаботными разговорами. Когда она оказывается рядом, к ней оборачивается очень симпатичный молодой человек и театрально кланяется, словно принцессе, и это ее смешит. И она все еще смеется, когда добирается до чаши с пуншем, где плавают вконец захмелевшие фрукты, и, взглянув в выходящее в сад окно, видит, что уже стемнело. Присмотревшись, она замечает, что на фоне полной луны вырисовывается силуэт маленького самолета, в своей микроскопической хрупкости мгновенно мелькнувшего и исчезнувшего в ночи. И в эту секунду смех ее угасает, а из руки падает бокал с пуншем, рассыпаясь тысячей стеклянных брызг. Никто этого не замечает – там слишком шумно, чтобы кто-то хоть что-то заметил.

В эту секунду она променяла бы все звуки планеты на одно молчаливое объятие Тони. Она уже хорошо знает, что он эгоистичен, непостоянен и капризен, как ребенок, однако возможно, именно оттого-то она и любит его, как ребенка, которого ей так бы хотелось иметь, но которого у нее никогда не будет из-за болезни, перенесенной в отрочестве. Об этом она никому и никогда не рассказывает, потому что считает, что рассказывать людям грустные истории – проявление невоспитанности.

И не может понять, почему, когда они с Папуасом живут вместе, все немедленно разлаживается, и, напротив, когда он далеко, она так по нему скучает.

Тобогган подходит к ней сзади и объявляет, что она просто чудо. И легонько целует ее в шею – ей становится щекотно, и Консуэло смеется. Смех – вот что ей нужно. Смех – это способ смотреть на мир, не обращая взгляд в сумрак внутри себя. Она протягивает другой фужер, чтобы кто-нибудь налил ей пунша, и хохочет еще громче.

А Тони тоже уезжает, он едет в Германию, чтобы написать серию заказанных ему статей.

Получить разрешение на въезд в Германию в эти дни наивысшего напряжения кажется невозможным, но благодаря связям Николь им удается получить разрешение за пару дней; они садятся в его машину и отправляются в соседнюю страну. Николь – прекрасная белокурая незнакомка. Есть в ней что-то такое, чего он никогда не может понять, какая-то закрытая на замок дверца, где хранятся ее секреты.

– Николь… как ты можешь знать столько важных людей в Германии?

– У меня есть знакомства даже в аду.

Они нанесли визиты в роскошные дома ее друзей, совершили прогулку во взятом напрокат самолете, за штурвалом которого сидел он сам, и с тревогой понаблюдали за бешеной активностью страны, явно готовящейся к событиям огромных масштабов. Германия это отрицает, но она разбухает в самом центре континента и отбрасывает на Европу угрожающую тень.