В открытое небо

Из небольшого динамика, вмонтированного в корпус, звук доносится глухо, словно издалека. На офицеров, ожидающих резкого обострения войны вдали от дома, от родных, от того, что составляет смысл их жизни, музыка производит особое воздействие – активируются отвечающие за эмоции зоны мозга, что были заторможены. Музыка восстанавливает связь с жизнью, оставленной позади. Младший лейтенант Арон замечает, что его ноги начинают двигаться сами по себе, без чьего бы то ни было приказа, и он берет в руки стоящую у стены швабру. И танцует с ней – медленно и томно кружась, а остальные смеются и свистят.

В эту секунду в дверях появляется лейтенант Лё. Танцор вытягивается по стойке смирно, и мгновенно воцаряется тишина, в которой, немного фальшивя, звучит только песня. Тони делает шаг вперед и заговаривает дружелюбно и уважительно:

– Лейтенант, я привез патефон и не устоял перед искушением его завести.

– Патефон в офицерском зале…

– Если вы не одобряете, можем выключить.

Лё смотрит на него.

– Знаете, что мы сделаем?

Все замерли в ожидании. И Лё, обычно такой серьезный, вдруг широко улыбается:

– Мы откупорим бутылочку коньяка, она у меня для особого случая!

– Да здравствует лейтенант Лё! – выкрикивает чей-то голос, и все дружно бросают в воздух фуражки.

Атмосфера оживленного товарищества воинской части сменяется ночной тишиной, когда Тони идет к месту ночевки – в выделенную ему в деревенском доме комнату. Скромная комнатка в маленьком, довольно потрепанном доме.

В окнах щели, через них проникает полярный холод. Утром, прежде чем в этой комнате умыться водой из тазика, ему приходится разбивать корочку льда. Ему нравится разбивать ее кончиком ножа для бумаг, а потом играть льдинками, сталкивая их, устраивая сражение стеклянных корабликов.

Кажется, что он живет в монашеской келье. В тишине он со всех сторон ощупывает чувство нравственного превосходства, которое позволяет ему не скучать ни по парижским застольям, так всегда ему нравившимся, ни по шуму разного рода вечеринок и посиделок. Порой ему их не хватает, конечно. Но есть и другие моменты, есть минуты одиночества и сосредоточенности, когда у него – в то время как, строка за строкой, он заполняет бумагу перьевой ручкой – вдруг возникает ощущение, что пройдена некая граница, за которой нет уже ни нетерпения, ни отчаяния, а есть осознание того, что ты наконец на верном пути.

А иногда, прежде чем лечь в постель, пока пальцы еще не совсем окоченели от холода, он набрасывает строки, проникнутые лихорадочным мистицизмом: самое важное – не события и даже не отдельные люди, главное – узлы отношений, связи.

И пишет длинные письма, настоящие манифесты: Николь, Консуэло, матери, друзьям… О Лулу он не думает, ее он вырвал из памяти с корнем. В воздухе перед собой рисует крест, словно вычеркивая ее из своей жизни. Иногда давит меланхолия. Для таких случаев у него припасена бутылка виски, которую приходится заменять раз от раза все чаще. Себе он говорит, что это для сугреву, нужно спастись от холода. Того холода, что лезет тебе в нутро.

Глава 82. Орконт (Франция), 1940 год

Зимнее бездействие разведгруппы II/33 превратило офицерский корпус в клуб досужих мужчин, наблюдающих из окна за падающим на летное поле снегом. Зима, похоже, ввела войну в спячку, как медведя.

Несколько недель Тони посвящает время карточным фокусам и шахматным партиям, но – одновременно – обдумыванию проблемы замерзания пулеметов «Потэ» на большой высоте. Он находит техническое решение и отправляет его в министерство вооруженных сил.

Пару раз за эти недели к нему приезжала Николь. У нее нашелся друг, который смог одолжить ей дом в соседнем городке Арриньи. Николь всегда была способна с легкостью получать что угодно и где угодно, и это его завораживает. Дом месяцами стоял под замком, но как раз перед появлением там Николь человек из деревни, присматривавший за домом, принес и уложил в поленницу дрова для камина, а оставленные им огромный кувшин молока и корзина фруктов тут же превратили обеденный стол в живой натюрморт.

Устроившись перед горящим камином, Тони вслух читает ей наброски театральной пьесы, задуманной им на основе историй об авиации, что были объединены в книгу, которая во Франции вышла под заголовком «Земля людей», а в США – «Ветер, песок и звезды». Книга посвящена Анри Гийоме, в ней он рассказывает о его необычайном приключении в Андах.

– А как ты хочешь изобразить летающие самолеты на театральных подмостках?

– Николь, какая ж ты прагматичная! А как ты хочешь изобразить вершины Анд на книжных страницах? С помощью самого древнего изобретения человечества – воображения!

– Самое древнее изобретение человечества – это секс!

– Не знаю только, как это сделать…

– Ты позабыл, как занимаются сексом?

– Я не знаю, как продвигать в этой пьесе действие. Пока все в ней, на мой слух, звучит как-то картонно. Я, наверное, худший в мире писатель.

Николь подходит к нему и обнимает, крепко прижимая к себе.