В открытое небо

– И полный идиот. Пропагандирует позицию о нейтралитете Соединенных Штатов и даже утверждает, что Гитлер – это такой господин, который ставит во главу угла порядок, а против американцев ничего не имеет.

– И вы хотите, чтобы я отправился в США просить их послать на смерть своих сыновей для защиты моей страны прежде, чем я сам встал на ее защиту, так, что ли? Какое у меня моральное право это делать?

– Моралисты в войнах не побеждают.

– Быть может, моральная победа станет единственно возможной. Вы ведь знаете, что Франция обречена. Германия уже десять лет на самых современных заводах руками самых квалифицированных в мире рабочих день и ночь производит вооружение. На один французский самолет приходится двенадцать немецких. Когда они двинутся сюда, остановить их не сможет ничто.

Дора не сводит с него глаз и молчит. Не соглашается, но и не отрицает. Тони с мольбой в глазах оборачивается к лейтенанту.

– Месье, капитан де Сент-Экзюпери в данный момент не может покидать расположение разведгруппы II/33…

Дора бахает о стол кулаком, и все блюдечки с чашечками – уже пустыми – взлетают в воздух и вновь опускаются на скатерть. Лейтенант проглатывает язык.

– Чего вы хотите добиться этой своей разведгруппой, чьи самолеты будут летать над нацистскими линиями, вооруженные фотоаппаратами?

– Эти парни… если бы вы их только видели! Вы бы их, конечно, к ногтю прижали! Но они бы вам понравились. Это летчики, которые готовы на все и ничего не просят взамен. Не могу я сейчас, когда вот-вот станет жарко, собрать свой чемоданчик знаменитости и оставить их там. Не могу я обмануть их ожидания.

Дора делает последнюю затяжку.

– Чьи ожидания вы намерены не обмануть? Их или свои собственные? Что для вас важнее – Франция или несколько парней?

– Месье Дора, эти парни и есть Франция.

Дора тушит сигарету в пепельнице, хоть она выкурена всего наполовину. Сдавливает ее так, что она складывается гармошкой, и встает со стула.

– Сент-Экзюпери, вашу точку зрения я не разделяю. Думаю, что я даже ее не понимаю. Но вот что я вам скажу: я ее уважаю.

Он поднимает воротник своего пальто шерстяного сукна, поворачивается и идет прочь по бульвару, пока его силуэт не теряется среди шляп вечерних прохожих.

Тони прощается с лейтенантом до завтрашнего дня, когда им предстоит возвращаться в Орконт. На сегодня у него остается еще один важный визит. Уже несколько недель он не виделся с Консуэло.

Несколько дней назад он ей звонил, чтобы избежать такого фиаско, который случился в прошлый раз, когда он, воспользовавшись визитом в министерство информации, забежал домой, желая устроить сюрприз, но никого не застал. Дверь он открыл своим ключом, но единственным, что он обнаружил в квартире, был бардак: разбросанные повсюду иллюстрированные журналы, одежда, разрозненная обувь, недорасписанная керамическая посуда в комнате, превращенной Консуэло в мастерскую. Тони провел там ночь, встал на следующее утро, позавтракал и ушел, а Консуэло так и не появилась. Три дня спустя она позвонила ему на авиабазу и заявила, что сейчас расписывает вазу, в которую намерена поставить первые весенние цветы. Говорила о друзьях, что спрашивают о нем, а еще о том, как невыносимо заносчивы официанты в «Кафе де Флор». Ни слова о своем отсутствии дома. Он тоже не стал просить объяснений.

Подойдя к своей двери, он жмет на кнопку звонка, но никто не отвечает. Звонит еще раз – опять не открывают. Он уже раздумывает, звонить ли в третий раз или воспользоваться своим ключом, но тут слышит, как поворачивается в замке ключ, и дверь раскрывается.

– Извини, дорогой, я была в ванной.

Она стоит на пороге, вся мокрая.

– Консуэло… ты же голая!

– Конечно, Папуас. Ненавижу купаться одетой.

Капли воды сбегают по ее миниатюрному, но очень пропорциональному телу, черные волосы блестят.

– Ты всегда была безумно красивой женщиной.

Она улыбается.

– Приготовить тебе выпить?

И направляется к шкафчику-бару, плотно уставленному бутылками, посылая ему приветы ягодицами фарфоровой куколки.

– Одеваться не будешь?

Она перебирает бутылки, ее маленькие грудки ритмично покачиваются.

– А ты хочешь, чтобы я оделась?

Тони смеется.

– По правде говоря, нет.

– Знаешь что? Я тоже хочу оказать содействие французской армии.

– Вот оно что! А как?

Она подходит с двумя бокалами перно со льдом, ледышки слегка позвякивают. Тони смеется, а она легонько подталкивает его, пока он не падает на диван. Он бы протестовал, хотя бы в шутку, говоря, что им было бы гораздо удобнее на кровати, но уже знает предрассудки Консуэло: она никогда не занимается любовью там, где спит.

Глава 83. Орконт (Франция), 1940 год

Наступил апрель, и зло проснулось. Нацисты настолько расчетливы, что дали пройти зиме и позволили французам расслабиться: после недель и недель бездействия дисциплина во французской армии ослабла. То, что выглядело затишьем, на самом деле было месяцами лихорадочной работы на германских заводах. Когда их военная машина покатит в направлении Франции, барьеры на ее пути будут падать один за другим, как костяшки домино. Война – игра жестоких детей.