– Если бы коллежский асессор Азвестопуло захотел кого-нибудь убить, он бы сделал это так, что его никогда бы не разоблачили. Настолько опытный. Тут настоящие убийцы совершили ошибку. Они не догадались посмотреть его документы. Паспорт, наверное, листнули. А полицейский билет не нашли, поскольку Сергей Манолович прятал его в двойной подкладке. Эта ошибка будет стоить негодяям каторги.
– Но ежели вы основываете свои выводы о невиновности подозреваемого только на суждениях о его характере…
Грундуль совершенно не боялся спорить с чиновником из Петербурга в пятом классе. Это нравилось питерцу. Если такого убедить, он станет хорошим помощником.
– Вот, смотрите. – Лыков разложил на столе окровавленное исподнее. – В это был одет Азвестопуло в ту ночь. Вспоминаете?
– Вспоминаю, – ответил надзиратель; его товарищи по-прежнему молчали. – Кровь на нем, как я и говорил.
– Теперь изучите внимательно характер пятен. Если бы он был убийцей и нанес три удара Августе Мапететт, кровь летела бы из-под ножа на него и вниз. И стекала бы по белью, образуя вытянутые к полу пятна. А что мы видим здесь?
Коллежский регистратор сразу понял питерца. Он наклонился над рубахой и чуть ли не обнюхал ее.
– Так… Так… Аккуратные капли. Круглые.
– Правильно. Не брызги, а капли. Кровь капали на него сверху, когда он лежал на полу без сознания. И делали это слишком старательно.
– Черт! – Грундуль вспыхнул. – Где были мои глаза? Хотя нет, я так просто не сдамся!
Он опять начал рассматривать рубаху со всех сторон, потом взялся за кальсоны.
– Надо проверить, – решил наконец надзиратель. – Провести этот…
– Эксперимент, – подсказал Алексей Николаевич. – Я уже предлагал его судебному следователю. Подвесить на крюк свежую тушу, кому-то из вас надеть белую рубаху и нанести по ней несколько сильных ударов ножом. Только делать это надо на бойне, до того как из туши сольют кровь.
– Можно проще, – возразил смолянин. – Взять какую рубаху, разложить на полу и капать сверху чернилами. С кончика пера. Если вы правы, характер капель будет таким же, как здесь.
– Точно, и на бойню ехать не надо, – подал голос надзиратель Авдеев. Его перебил Сапожников:
– Тушу можно было бы и взять. Для экс… ну, для опыта. А потом мы ее разделим и съедим.
Все, включая Ругу, рассмеялись, и это рассеяло напряжение, которое ощущалось в комнате. А тут еще статский советник вынул из портмоне сотенный билет и бросил на стол:
– Эксперимент будет двойной, и с чернилами, и с тушей черкасского быка. А потом вы его действительно пустите на усиление довольствия.
– Вот это дело, ваше высокородие! – загоготали сыскные. А помощник полицмейстера встал и направился к двери со словами, что он тут больше не нужен.
Когда в комнату вошел Ткачев, его подчиненные с увлечением капали чернилами на купленную специально для этих целей Лыковым батистовую манишку. Выходило как на белье у Азвестопуло: аккуратные кружочки без подтеков. Когда же батист приладили к стене и начали на него брызгать, капли сразу образовали пятна, вытянутые по направлению к полу.
Начальник сыскного отделения постоял-постоял, да и махнул рукой, почувствовав свою ненужность. Когда он вышел, надзиратель Корнильев сказал мстительно:
– А ему говядины не дадим!
Глава 4. Повторное дознание
Лыков быстро наладил отношения с чинами смоленского сыскного отделения. Для этого ему не пришлось прикладывать особенных усилий. Он просто показал класс. И служивые люди поняли, кто к ним приехал…
Началось с экспериментов с пятнами. Сперва на чернилах, потом на туше быка все убедились, что Азвестопуло не мог быть убийцей. Иначе брызги крови выглядели бы совсем по-другому. Этого еще не хватало, чтобы вытащить бедолагу из тюрьмы, но трещина в обвинении уже появилась.
Вторая и более серьезная трещина, которая окончательно доказала невиновность коллежского асессора, прошла по делу на следующий день. Статский советник с утра поехал в Офицерскую слободу делать новый обыск в доме Мапететт. С ним отправились Грундуль с Корнильевым и зачем-то Ткачев. Вероятно, его обязал к этому полицмейстер, чтобы быть в курсе изысканий командированного.
Сыщики вызвали на обыск кухарку Мокриду Сутулову. Посадили грудастую бабу в гостиной на стул и начали шарить по квартире. Та с любопытством наблюдала, потом обратилась к Лыкову, поняв, что он тут главный:
– Ваше благородие, а чего это вы опять взялись? Вроде бы в тот раз сыщики очень довольные уходили.
– Я не благородие, а высокородие, но это дела не меняет. В тот раз не все осмотрели. Надо заново проверить.
И тут же, по наитию, задал вопрос:
– Скажи, а из дома ничего не пропало ценного? Например, у госпожи из шкатулки.
Мокрида мгновенно стала пунцовой:
– Это не я взяла!
Лыков уселся на стул напротив нее:
– Я и не говорю, что ты. Ну, рассказывай.
– Колье изумрудное, – шепотом сообщила кухарка.
– Чего ты боишься? Не ты украла, стало быть, и не бойся. Говори громко, чтобы все слышали.
– У Августы Евлампиевны было оченно дорогое колье. Изумруды с жемчугами, да! Она говорила – восемь тысяч стоит. Истинный крест! Красивое…