В ожидании августа

Легко договариваются те, кто много выпил в застолье или устал от длинного общения, а расставаться по-английски не научился. Так вот и мы: легко условились, а смогли встретиться с дядей Васей только весной, в светлое воскресение, уже на Пасху. Зимой, как мы узнали из разговоров, он практически не выходил из дома: ходить на протезе местного производства так и не научился, а костыли не держали штыри и разъезжались на обледенелом асфальте. Но, слава богу, весна пришла рано, снег осел, не подпитываясь холодами, жадно уходил в размягчённую почву. Старожилы заметили, что и на реке не было большой воды, лёд будто растворился, бездействовали даже буксиры ледокольного класса.

Мама не поехала с нами, хотя на улице сделала нам "ручкой" и куда-то заспешила по своим делам. Отец был мрачный, вёл машину нервно, то и дело чертыхался. А во дворе кирпичного дома нас уже поджидал дедушкин друг, весёлый, в модном свитере весенней расцветки, хотя и толстой вязки. Под мышками он держал костыли, брючина тёмно-кофейного цвета была аккуратно пристёгнута двумя незаметными скрепками-булавками. Его жена, тётя Галя, обняла и меня, и Дашу, сказала, что своих детей и внуков, чтобы не мешали гостям осмотреть церковь, оставила дома, добавила:

– Пусть к обеду приходят, вместе и посидим тогда…

Два небольших квартала дотопали сравнительно спокойно и быстро, мы с Дашкой, по-моему, даже не заметили, что дед Василий на костылях. Тетя Галя надела себе и Дарье на голову газовые косынки, сестра стала такой взрослой и чудной, что я чуть не рассмеялся. Прошли десяток ступенек, потом ворота, такие массивные и высокие, что у меня холодок пробежал по спине: а зачем такие воротища? Да, знаю, понимаю, служили крепостью, осада и всё такое прочее… А сейчас-то зачем всё это копировать, лишняя трата денег? Конечно, никому ни слова о своих сомнениях: прихожанам было виднее, когда сто пятьдесят лет назад они собирали деньги и строили именно эту церковь. Как говорил дедушка Коля: "Было всё это при царе Горохе…"

Вижу, отец волнуется, полез в карман, достал тысячу рублей, передал мне со словами:

– Купи свечки на все деньги. Сто лет не ходили в церковь да и праздник сегодня, вот, будем яйца есть, крашеные…

Дядя Вася подсунул мне пол-листа бумаги, дал ручку, прошептал на ухо:

– Впиши сюда имена всех дорогих тебе людей. Только живых. Мы подадим записку о здравие, а я щас напишу записку об упокоении, и всех умерших родственников тоже помянем в честь праздника…

Перечислил я всех близких людей со стороны отца и мамы, деда и бабушек, знакомых друзей из школы, конечно, вписал имя Кати. Дед Василий закончил свою записку, поманил кого-то рукой. К нам подошла девочка в скромной одежде, в светло-розовом платке, завязанном на шее, сильно прихрамывая на правую ногу: она у неё была намного короче. Глянул я на неё и обомлел: вылитая Екатерина, лицо, ну, один в один.

– Марфуша, вот эти записки надо передать отцу Тихону. И познакомься: это почти мой внук – Саша. Сходи с ним к окошечку, купите свечи для всех икон, а потом раздай нам на руки, – и он развернул нас к киоску с большой очередью из верующих. Девочка взяла меня за руку, ладошка была у неё узкая и тёплая, пошла впереди, совершенно не стесняясь своей больной ноги. Сказала:

– Очередь быстрая, пяти минут не пройдёт… А меня Марфа зовут.

– Меня – Александр, – я покраснел до кончиков волос, уж очень серьёзно представился, – все зовут Саша…

– Я здесь в приюте при монастыре с четвёртого класса живу, как умерла бабушка. А маму с отцом я и не помню…

– Ты такая красивая, – мне стало так жалко девочку, что я чуть не заплакал. Отдышался пока стояли в очереди, добавил, – ты очень похожа на мою одноклассницу, её зовут Катя…

– Ты, наверное, любишь её, – сказала она, улыбнувшись, – вон как глаза у тебя светятся.

Как легко и спокойно мне было с Марфой, будто, действительно, я говорил с Катей, хотелось закрыть глаза и слушать, даже не понимая, о чём она говорит, только слышать её голос. Вверху, на искусственных мостках прямо над нашими головами, громко и дружно запел хор, девочка глянула на монахинь, стоящих в два ряда, перекрестилась трижды, кому-то незаметно помахала рукой, сказала:

– Даст Бог, может, и я буду стоять здесь, как и все певчие… А, может, и регентом ещё буду, – она улыбалась счастливой улыбкой, – ведь это – самое заветное моё желание в служении Господу.

– А учится ты будешь? – спросил я напрямик, но подумав и чтобы не обидеть её, добавил, – я где-то читал, есть клиника академика Елизарова, туда надо ехать, ногу лечить… Хочешь, я с дедом Колей поговорю, это мой родной дедушка, он в столице кое-что может…

– Отец Тихон наводил справки: надо ехать в Германию, только там сейчас берутся за такую операцию… А учиться я обязательно пойду, у нас же медучилище есть, потом в монастыре лекарем буду, – она снова так улыбнулась, что я вместо неё тут же увидел Катю.