В ожидании Годо (сборник)

( Зрителю. ) И как, по-вашему, надо поступать с такими придурками?

Зритель. Как раз это я и хотел сказать. Хорошо, что вспомнил. Этот ваш фарс…

Стекольщик. Слушайте, зачем повторять одно и то же десять раз. Вы ведь не в баре среди критиков. Дальше, дальше.

Зритель. А вот на критиков вы совершенно напрасно ополчились. Больше одного пинка на пьесу они терпеть не станут. Это вам не рогоносцы какие-нибудь.

Стекольщик. Ладно, договаривайте наконец, пора закругляться.

Зритель. Вот что мне хотелось бы констатировать. Я с вашего спектакля не ушел. Почему? Из любопытства? Наверное. Все мы люди… Чтобы посмотреть, сумеете вы его разговорить или нет? Может быть. Чтобы принять участие в вашей дурацкой сцене отравления? Признаюсь, признаюсь, и это возможно. Кроме того, жена моего друга освободится только в половине двенадцатого, а здесь все же теплее, чем где-нибудь в кафе. ( Ежится, словно от холода, поднимает воротник пальто. ) Но это все мелочи. Нет, я, пожалуй, остался из-за того, что что-то в этой истории меня изумляет до оцепенения. Как бы вам получше объяснить? Вы разбираетесь в шахматах? Нет? Ну, не важно. Это все равно что наблюдать за игрой шахматистов самой низкой категории. Три четверти часа прошло, а они так и не прикоснулись ни к одной фигуре, сидят себе, как два идиота, считают ворон за шахматной доской, а ты стоишь рядом и чувствуешь себя еще большим идиотом, испытываешь отвращение, тоску, усталость, но стоишь, буквально замерев в восхищении от их идиотизма Но наступает момент, когда становится невтерпеж. Тогда ты им говоришь: «Чего вы ждете, ходите вот так и так, сюда и сюда, ходите же наконец, и все, пора расходиться». Конечно, это непростительно, это противоречит элементарному здравому смыслу, ведь ты их даже не знаешь, этих типов, но ничего с собой поделать не можешь, потому что если не вмешаться, то просто нервы не выдержат. Вот примерно это со мной и происходит сейчас. Mutatis mutandis [17] , разумеется. Улавливаете?

Стекольщик. Нет. Мы тут не в шахматы играем.

Зритель. Нас, конечно, добила история со слугой. Этот ваш… как его там… ( смотрит в программку ) Виктор то и дело изображает, будто хочет общаться со зрительным залом, а сам за кулисами шушукается Бог знает о чем с этим болваном-лакеем. В конце концов, надо и приличия соблюдать.

Стекольщик ( Жаку ). Вас подобные оскорбления не задевают?

Жак. Вам нужен был слуга? Так вот представьте себе, что и у слуг тоже душа бывает.

Стекольщик ( закрыв один глаз рукой ). Не в бровь, а в глаз!

Зритель. Удивительное безрассудство!

Стекольщик. Нет, ну до чего он мне надоел! И ведь хоть бы что-нибудь вообще в этом понимал! Вырядился как на парад и вылез сюда языком болтать да раздавать готовые рецепты. И где они? Добрых десять минут морочит нам голову, а все без толку. Ведь все, что вы тут пытались сказать, если, конечно, не считать этой белиберды про шахматы, я говорил уже раз сто, только намного лучше. Вынам мешаете, ясно? Или, может, вы надеетесь, что он с вами поделится чем-то сокровенным? Как бы не так, он вас ненавидит, вы для него такое же трепло, как все. ( Вдруг в ярости вскакивает с места. ) И вообще, какого черта вы сюда вылезли? Как раз когда мне практически удалось его разговорить! Когда все почти уладилось! ( Надвигаясь на Зрителя. ) Убирайтесь вон отсюда! Убирайтесь вон! ( Поворачивается, услышав, что Виктор, встав с кровати, неуклюже устремился к двери. Бросается ему вслед, догоняет, бьет по щеке, тащит назад и силой усаживает на место, Виктору. ) Негодяй! ( Заносит руку над съежившимся от страха Виктором. )

Зритель. Эй, эй! Не смейте! Не смейте!

Стекольщик. Я даю вам слово в последний раз. А потом вышвырну отсюда пинком под зад, под все ваши тысячу задов. С удовольствием! И еще каким!

Зритель. Этим вы только спровоцируете бурю.

Стекольщик. И пусть! Любая буря лучше, чем ваше беспомощное блеяние! ( В ярости склоняется над Виктором, трясет его. ) Сволочь! Дерьмо! Ты будешь говорить, наконец? Говори! ( Неожиданно отпускает его, падает на кровать. ) Виктор! ( Хватается руками за голову. )

Зритель ( подходит к стулу и, опершись о спинку кончиками пальцев, принимает весьма элегантную позу ). Я буду краток. Во всем этом кошачьем концерте, как мне кажется, просматривается столкновение двух позиций. Не очень четко, но просматривается. Первая ( Стекольщику ) – ваша. Что лежит в ее основе: мораль, эстетика, духовность или попросту разглагольствования Тейлора – мне трудно сказать, до того ваши доводы расплывчаты и запутанны. И вторая, гораздо более простая, доктора… ( смотрит в программку ) доктора Пьюка, который, по-видимому, считает, в меру своих познаний в области французского языка, что, стремясь избежать боли, человек мало того что бывает готов на все, но становится слеп, как ночная бабочка. Я говорю «столкновение», а тут и столкновения-то никакого нет. Высказанные туманно и равнодушно, обе ваши позиции благополучно сосуществуют, если, конечно, это слово здесь уместно, как две стороны одной медали. И с таким багажом вы без зазрения совести пытаетесь выставить этого несчастного… ( смотрит в программку ) несчастного Виктора комическим персонажем! ( Вытирает пот со лба. ) Впрочем, и это мелочи! Главное – вы все время ходите вокруг чего-то, не скажу сверхважного, но что, может, скрасило бы нам остаток вечера. Вокруг да около, вокруг да около, а в цель никак не попадете – вот что ужасно! ( Пауза. ) Кстати, кто написал эту галиматью? ( Смотрит в программку. ) Беккет ( произносит с ударением на последнем слоге ), Сэмюэль Беккет ( произносит оба слова с ударением на последнем слоге, на французский манер ). Это еще кто? Какой-нибудь гренландско-еврейско-кальвадосский гибрид?

Стекольщик. Первый раз слышу. Не удивлюсь, если он вообще суп ест вилкой.

Зритель. Ладно, не важно. Такие книжки я бы под нож пускал. Нет, серьезно, какой-то выход, наверное, можно было найти. Для вас он – в четкости мыслей, свежести слов, в двух жизнях, двух принципах, в вере и удовольствиях, вере во что угодно и мелких огорчениях, а этот бедолага, которому не надо ни того ни другого, из кожи вон лезет, пытаясь отыскать что-то свое. Тут хоть было над чем посмеяться. Только как же, от вас дождешься…

Стекольщик. Я вижу, вы любите, чтобы все было доходчиво и просто, потешно и смешно.

Зритель. А вы разве нет?

Стекольщик. Я? Я, знаете ли, довольствуюсь малым. Мои запросы тают на глазах. Простой газовый фонарь на улице, чтобы полюбоваться туманом, и я с радостью вернусь в небытие.

Зритель. Послушайте. Давайте не будем говорить о том, чего нет и быть не может, иначе все придется начинать сначала. Взглянем на вещи объективно. Согласны?

Стекольщик. Взглянем на вещи объективно! И откуда вы только на нашу голову свалились?

Зритель. Вам надо, чтобы он заговорил, или нет?

Стекольщик. Подождите, это идея! Я об этом как-то не подумал.

Зритель. Пусть он и с нами поделится тем, что говорил своему приятелю-меломану. Как вы считаете?

Стекольщик. Гениально! Просто гениально! ( Вежливо поворачивается к Виктору, приподнимает берет. ) Прошу прощения, месье ( похлопывает его по плечу ), извините, что прерываю вашу беседу, но если вы согласитесь повторить то, о чем откровенничали вчера вечером там, в кулисах, под воздействием алкоголя, мы вам будем чертовски благодарны. ( Еще более смиренно и ласково. ) По гроб жизни!

Зритель. Вы ведете себя как последний дурак.

Стекольщик ( падает на колени, протягивая к Виктору молитвенно сложенные руки ). Месье! Умоляю вас! Сжальтесь, сжальтесь над нами, ползающими в потемках! ( Демонстративно прислушивается. ) Молчит! Ну чем не озарение Паскаля! ( Обескураженно поднимается, отряхивает пыль с колен, Зрителю. ) Видите? ( После некоторого раздумья. ) Я ухожу. Надеюсь, вы займете мое место. Рядом с ним ( показывает на зрительный зал ), перед ними. Заранее благодарен.

Зритель. Нет, вы определенно с ума сошли. Вы что, забыли? Или, может, не обратили внимания? Ведь тут только слепой не заметит.

Стекольщик. Я возвращаюсь домой, в Кревкерсюр-Ож. Всем до свидания. ( Направляется к выходу. )

Зритель ( кричит с такой силой, что начинает кашлять ). Он же боится боли!