В ожидании сердца (Пьесы)

НЕПОЧАТЫЙ. Бударин? Не смешите! Наоборот. Не дал бы поговорить.

Сцена вторая

Из спальни выходит похмельный Гаврюшин, одетый в старый китайский халат. Из-за ширмы выскальзывает Китаец, что-то шепчет ему на ухо, Гаврюшин кивает.

ГАВРЮШИНА. Ладно: завтра в двенадцать тридцать.

НЕПОЧАТЫЙ. А может все-таки?.. (Снова хочет обнять ее.)

ГАВРЮШИНА (отстраняясь). Завтра!

ГАВРЮШИН (вяло). Ну, и что там у вас на завтра? Измена?

НЕПОЧАТЫЙ (отпрянув). Леня, привет! Это я так… в шутку…

ГАВРЮШИН. Эдик, кто же пристает к женщине в шутку? Это неприлично! В девятнадцатом веке пришлось бы с тобой, кобелем, стреляться, а теперь можно просто занять денег.

НЕПОЧАТЫЙ (поспешно). У меня все вложено в дело!

ГАВРЮШИН. Тогда я тебя зарежу! Где мой кинжал эпохи Борющихся царств?

ГАВРЮШИНА. Ты его продал, Леня. В трудную минуту…

ГАВРЮШИН. Да, в очень трудную… Почему-то все считают, что русские никогда не доводят дело до конца. Чушь! Если мы напиваемся, то до ненависти к водке. Так и быть: я задушу тебя, Эдик, шелковым шнурком, как красавицу Ян Гуйфэй.

Китаец и с готовностью подает ему длинный шнурок.

НЕПОЧАТЫЙ. Леня, брось, не ревнуй!

ГАВРЮШИН. Ревнуют юных жен и любовниц, а ревновать соратницу по совместному старению – это глупо. Обедать останешься?

Гаврюшин делает Китайцу едва заметный знак, и тот разочарованно скрывается за ширмой.

НЕПОЧАТЫЙ. Нет, спасибо, у меня бизнес-ланч в «Мариотте».

ГАВРЮШИНА. А по-русски нельзя сказать?

НЕПОЧАТЫЙ. Как это по-русски?

ГАВРЮШИНА. Обыкновенно: у меня деловой обед.

НЕПОЧАТЫЙ. Виноват! Надо учить русский язык. Вера Николаевна, прошу вас об индивидуальных занятиях!

ГАВРЮШИН. Где моя сабля эпохи Тан? Ах, да…

Непочатый, смеясь, целует руку Гаврюшиной и уходит.

(С показной ревностью.) Ну, и что у вас там завтра?

ГАВРЮШИНА. Ничего нового. Придет какой-то паренек от Непочатого.

ГАВРЮШИН. Будешь облагораживать свиное рыло русского капитализма?

ГАВРЮШИНА. А у нас есть другой источник доходов?

ГАВРЮШИН. Понял. Странно, что ты еще ни к кому от меня не сбежала.

ГАВРЮШИНА (устало). Ты же знаешь, мне никто не нужен.

ГАВРЮШИН. Обычно после этого добавляют «кроме тебя».

ГАВРЮШИНА. Кроме тебя…

ГАВРЮШИН. Не ври! Не умеешь.

ГАВРЮШИНА. Как ты сказал: «соратница по совместному старению»? Неужели я такая старая?

ГАВРЮШИН. Чтобы влюбиться – еще нет. Чтобы начать новую жизнь, увы, – да. А где Алена?

ГАВРЮШИНА. Отсыпается.

ГАВРЮШИН. И давно вернулась?

ГАВРЮШИНА. Утром.

ГАВРЮШИН. Одна?

ГАВРЮШИНА. Нет, с каким-то пьяным барменом.

ГАВРЮШИН. Почему ты решила, что с барменом?

ГАВРЮШИНА. Он тряс вот этим. (Показывает на большой серебристый шейкер на столе.)

ГАВРЮШИН (оживая). Шейкер!

ГАВРЮШИНА (с укором). Смеситель, Леня, смеситель! (Отходит к окну, задумчиво смотрит на липу.)

Муж встряхивает шейкер и радостно обнаруживает: там что-то есть.

ГАВРЮШИН Он еще здесь, этот бармен?

ГАВРЮШИНА. Нет, я его выгнала. Не дом, а проходной двор. Сначала был художник с Арбата. Этюдник до сих пор в прихожей стоит. Потом культурист из тренажерного зала. Раньше таких качками называли. И что она только делала с этой горой мускулов, бедная девочка!

Гаврюшин, пока жена смотрит в окно, пытается отвинтить крышку шейкера. Торопится. Нервничает.

…Потом появился байкер. В ванне после него оставалось столько грязи, будто мыли мотоцикл. Они что, никогда не моются, байкеры? (Оборачивается.)

ГАВРЮШИН (успевает, вернув шейкер на стол, напустить на себя отрешенность). Вряд ли… В лучшем случае обтираются бензинчиком.

ГАВРЮШИНА (снова отворачивается к окну). И в кого она у нас такая? Помнишь, мы с тобой уже заявление в загс подали, платье заказали, а мама все равно не разрешала мне у тебя оставаться.

ГАВРЮШИН. Наверное, боялась, что передумаешь…

ГАВРЮШИНА (смотрит в окно). Осень в этом году красивая! Знаешь, я бы хотела жить там, где всегда солнечный сентябрь. Но скоро зима, наша бесконечная зима! На лоджии утром был иней. И еще прилетала большая птица с черными крыльями. Она смотрела на меня так, словно хотела о чем-то предупредить… Что ты молчишь? С Аленой надо что-то делать!