В ожидании сердца (Пьесы)

Алапаева подхватывают под руки и уводят из палаты. Остается один Денис, он вынимает из кармана бутылку коньяка, отхлебывает.

ДЕНИС (передразнивает). Сердце летит… А что? Может быть, когда-нибудь люди превратятся в летающие сердца… Эволюция… Ни рук, ни ног, ни головы – только сердце с крыльями… Они будут летать, искать, влюбляться, вить гнезда на деревьях, плодиться… И пожирать своих птенцов…

Пьет и плачет.

Занавес.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Сцена шестая

Президентский люкс. Алапаев и мать Евсевия поют под гитару шлягер 1960-х.

ХОРОМ:

Говорят, что будет сердце из нейлона,
Говорят, что двести лет стучать ему…
Может, это, по науке, и резонно,
А по-нашему, ребята, ни к чему.
Кто-то слабого обидел и хохочет,
Кто-то трусом оказался и скулит,
А нейлоновое сердце не клокочет,
А нейлоновое сердце не болит…

АЛАПАЕВ (откладывает гитару). Слушай, Марин, а ведь мы во все это когда-то верили! В светлое будущее, в то, что все люди – братья и сестры, а не конкуренты… У вас в церкви есть конкуренция?

ЕВСЕВИЯ. Есть.

АЛАПАЕВ. В святости конкурируете?

ЕВСЕВИЯ (вздыхая). Не только…

АЛАПАЕВ. Марин, а знаешь, что я вспомнил?

ЕВСЕВИЯ. Что?

АЛАПАЕВ. У тебя в институте по научному атеизму пятерка была, а у меня тройка. Правда, странно?

ЕВСЕВИЯ. Ничего странного: и последние станут первыми…

АЛАПАЕВ. Марин, а ты мне изменяла?

ЕВСЕВИЯ. Тебе через тридцать лет это так важно знать? Лапа, что с тобой? Жена бросила?

АЛАПАЕВ. Нет, все в порядке. А все-таки – изменяла?

ЕВСЕВИЯ. Один раз.

АЛАПАЕВ. Зачем?

ЕВСЕВИЯ. Наверное, хотела понять, что ты чувствуешь, когда спишь с другими женщинами.

АЛАПАЕВ. Поняла?

ЕВСЕВИЯ. Нет, не поняла. У вас, мужчин, это, видно, что-то среднее между блудом и нумизматикой. У нас иначе.

АЛАПАЕВ. Прости, Марин, я перед тобой очень виноват.

ЕВСЕВИЯ. Прости и ты меня! Но главное, чтобы Господь простил.

АЛАПАЕВ. За это, может, и простит, а вот за другие мои грехи вряд ли… Готов, как говорится, понести заслуженное наказание. Преисподней не боюсь, тому, кто делал бизнес в девяностые и остался жив, ад не страшен. Я, Марин, боюсь, что там ничего не будет, точнее, меня там не будет… Совсем. Понимаешь, жизнь – это мир плюс ты, а смерть – это жизнь минус ты… Вот этого-то минуса я и боюсь. С детства. А ты сама никогда не сомневаешься? Вдруг ты веришь в то, чего нет?

ЕВСЕВИЯ. С тех пор, как уверовала, не сомневаюсь. И ты верь, Лапа! По-другому нельзя!

АЛАПАЕВ. А если у меня, мать-настоятельница, в мозгу нет той самой извилины, которая отвечает за веру. Рассосалась… А может, с самого начала не было.

ЕВСЕВИЯ. Бедный мой миллиардер! (Крестит, обнимает.) Почему операция сорвалась?

АЛАПАЕВ. Сердце мне не подошло.

ЕВСЕВИЯ. Как так не подошло?

АЛАПАЕВ. А как бензонасос от «Мерседеса» не подходит к «БМВ»? Ты-то откуда узнала?

ЕВСЕВИЯ. Лютик позвонил, чтобы реквизиты монастыря уточнить, ну, и доложил. Послушай, а вы давно вместе работаете?

АЛАПАЕВ. Давно.

ЕВСЕВИЯ. В институте, насколько я помню, у вас особой дружбы не было. Ты его даже на нашу свадьбу не позвал.

АЛАПАЕВ. Да, мы как-то еще на первом курсе не сошлись.

ЕВСЕВИЯ. По-моему, он тебе завидовал и ко мне неровно дышал.

АЛАПАЕВ. Неужели и это помнишь? К тебе, Марина, весь физтех неровно дышал. А Лютик в девяносто четвертом ко мне приполз, избитый. Чеченцы у него бизнес отжали, хотели грохнуть. Я тогда с авизо работал, и у меня были хорошие контакты в Грозном. Помог ему. С тех пор он мой самый надежный человек.

ЕВСЕВИЯ. Ты уверен?

АЛАПАЕВ. Уверен. Ни разу меня не подвел. А у тебя есть сомнения?

ЕВСЕВИЯ. Не знаю, но как-то он странно пошутил насчет твоего сердца. Так о друге не говорят…

АЛАПАЕВ. Как пошутил-то?

ЕВСЕВИЯ. Не помню уже… Слушай, а почему он тебя все время зовет «кур-баши»?

АЛАПАЕВ. Анекдот такой советский был про таджика, который в партию вступал…

ЕВСЕВИЯ. А-а-а, вспомнила. Смешной анекдот! Ну вот, ты хоть улыбнулся!

АЛАПАЕВ. Знаешь, сначала я совсем раскис. Стыдно вспомнить. Не помогла твоя неусыпная псалтырь…

ЕВСЕВИЯ. Не-у-сы-па-е-мая. Наберись терпения. Господь тебе испытание посылает. Молись! Следующее сердце точно подойдет. А то, что привезли, пропало?

АЛАПАЕВ. Почему пропало? Тут ничего не пропадает. Бывшему министру вшили. Рекорд по пересадке сердца пожилому реципиенту. Представляешь, деду семьдесят три, а у него мотор 20-летнего студента. Говорят, медсестер за филейные части уже хватает. Шучу…

ЕВСЕВИЯ. Ну, и слава Богу, поживет еще.

АЛАПАЕВ. Слушай, Марин, а вдруг мы никакие не твари Божии, а биороботы, запрограммированные на размножение?

ЕВСЕВИЯ. Почему?