В ожидании Синдбада

– Ты помнишь, как я уходил? Ночью, с деньгами, которые дала Калерия Петровна. Даже тогда, когда я был напуган и совершенно не знал, что делать, даже тогда я понимал, что она нарушает все должностные инструкции, выкупая картину для музея. Я понимал, что и цена завышена и что нет никаких рекомендаций или заключений специалистов. И даже сама ситуация – заполнение бумаг дома, наличность, непонятно откуда взявшаяся, – все это говорило о том, что Калерия Петровна спасала меня любой ценой. Умом я это понимал. Умом я понимал и ту опасность, которая грозила мне и матери. Она была совершенно реальной – люди, убившие моего отца, желающие заполучить комбинат, эти люди были очень жестоки.

– Я помню, ты мне тогда все объяснил. Скажи, в действительности все так и было? Ты потом, позже, пытался как-то узнать детали?

– Да, конечно. Через много лет. Но тогда, уйдя от вас, я страшно боялся. Даже теперь я помню этот страх. Мне казалось, что за мной следят, что меня могут схватить в любое время и в любом месте. Я страху натерпелся, пока меня держали в заложниках. Это ведь отморозки – они угрожали отпилить ногу, руку. И глядя на них, в это легко верилось. Меня не трогали, пока был шанс тихо провернуть свои делишки.

– Послушай, но Петр Николаевич, такой честный, такой разумный… Скажи все-таки, как он попал в такую ситуацию.

– Понимаешь, он был хорошим хозяйственником и честным человеком. Он шел на нарушения каких-то правил ради благополучия других людей. Ради комбината. И когда к нему пришли с предложением взять кредит для сохранения завода, он подумал, что на этом этапе им по пути. И вообще, мало кто из его поколения верил, что за акции предприятия можно убить. Он не понял, что нельзя играть одной рукой. Тут надо либо двумя и быть «в оркестре», или вообще не принимать участия.

– Мне так жаль Петра Николаевича.

– Да, – Егор вздохнул, – а я в тот момент даже не мог осознать его смерть. Я думал о маме. Если эти ребята серьезно занялись нами, то они могут добраться до нее. И тут уже мне не скрыться.

– Так ты тогда поехал к ней?

– Не сразу. Знаешь, вспоминая те дни, я не перестаю удивляться тому, как я грамотно поступал. Видимо, страх все-таки не самый плохой советчик.

– Что ты собирался сделать? Ты же не мог скрываться все время. Переждать – это одно, а бегать всю жизнь от бандитов – это совсем другое!

– Ты произнесла самые главные слова. Я не собирался скрываться всю жизнь. Даже год или два – для меня оказались бы вечностью. Что стало бы с моей жизнью? С учебой, семьей? Поэтому я решил уехать.

– Куда?

– За границу.

– Но визы, деньги…

– Вот здесь самая главная трудность. На это нужны были деньги и время. Деньги у меня были – спасибо Калерии Петровне и тебе. А времени – нет.

– И что же ты сделал?

– Вот с этого и начинается моя история.

История Егора Бестужева.

В бегах

Страх имел форму, запах и цвет. Егору и в голову не приходило, что такое возможно. Форма являла собой неровный контур темного леса, который обступал железнодорожный вокзал. Запах представлял собой смесь запахов хвои, угля и ночной сырости. Цвет был желтым и особенно ярким на фоне темнеющего леса. Егор подошел к вокзалу, но на перрон не поднялся. Он присел на краешек ступеньки так, чтобы свет фонарей не падал на него. Вдали горели огни семафоров – два красных глаза. «Значит, надо ждать. Как только появится мой поезд, я тут же побегу в кассу. Надо рассчитать время, чтобы вскочить в поезд в последний момент». Его знобило. Пока она крался по городу, он не чувствовал холода, сейчас его пробирало до костей. Большая сумка, которую ему собрали Ника и ее мать, оказалась его единственным богатством. Чистая рубашка, футболка, белье. Еще там лежали бутерброды, пачка чая, сахар и сигареты. Теплый свитер и куртку, которые Калерия Петровна насильно заставила его взять, он надел на себя. Ему казалось, что так его труднее узнать. Сидя в темноте на ступеньках, он думал о том, что же будет делать, как только приедет в Москву. Если, конечно, он до нее доедет.

Электричка пришла, когда лес окончательно превратился в чернильное пятно. Егор выждал некоторое время, а потом кинулся к вагонам. В кассу он не побежал. «Тут днем-то контролера не встретишь, а уж ночью и подавно», – решил он. Выбрав место, где не горел ни один из светильников, он устроился, надвинув на глаза бейсболку. Егор знал, что не заснет – о многом надо было подумать, пока электричка будет мчаться в Москву. Что чувствует человек, у которого в одночасье рушится жизнь? Скорее всего, он этого еще не понимает. И Егор Бестужев, выброшенный за пределы нормальной жизни, думал не о несчастьях, которые свалились на его голову, он всего лишь планировал следующий день.