В ожидании весны

– Я не люблю вас, – ответила Лилит, как и всегда отвечала. – Мне нельзя вас любить. Вы женаты. Вы разве забыли? – Потом вдруг расплакалась, прямо на улице. – Почему любовь всегда невозможна? – А потом, так же как и всегда неожиданно, рассмеялась: – Я заколдовала вас. И я всегда буду вас преследовать. Вам все время будет казаться, что я иду за вами, но вам нельзя будет повернуться и посмотреть. Но если вы все же повернетесь, вы не сможете меня увидеть. Я буду призраком.

Они гуляли по Еревану в первый и последний раз, и, когда вернулись в его однокомнатную квартиру, она сказала:

– Спасибо за подарок!

И они в тот день «делали секс» с особой нежностью.

А потом главный редактор журнала Сурен Багдасар сказал Ваге Саакяну, что нужно написать большую статью о Гранте для журнала. И добавил:

– Ты ведь все-таки получаешь зарплату. Ты, надеюсь, это не забыл?

– Но как же, друг? Ты же знаешь, что я пишу книгу! Наконец-то пишу! У меня наконец-то стало получаться после большого перерыва, – ответил, задыхаясь от злости, Ваге Саакян.

Сурен Багдасар холодно усмехнулся:

– Ты думаешь, твоя книга меня теперь интересует? Так знай: нет! Я не намерен платить тебе зарплату только потому, что ты ебешь мою молоденькую секретаршу!

И Ваге Саакян ушел, заявив, что больше не будет работать на журнал. А Сурен Багдасар, вытирая окровавленный нос, кричал ему вслед, что упрячет Ваге в тюрьму.

Через два дня с Ваге Саакяном случился первый инфаркт, и с Лилит они встретились лишь два месяца спустя.

– Знаешь, о чем я подумал? Что я вот так могу неожиданно умереть, и ты о моей смерти узнаешь из газет или в редакции.

– Вы говорите глупости! И еще я считаю, что нам надо расстаться. И это я не хочу жить. А вы должны!

И опять было лето. Все время лето, и время, казалось, остановилось в этом лете, этим летом, тем летом и другим летом тоже. И они продолжали встречаться.

27

– А это что за старики? Это в Цицернакаберде[72]! Интересная фотография… – сказала Лилит однажды, когда рассматривала альбом его фотографий.

– Хорошо получилось, правда? Большой старик стоит, держа в одной руке зонт, а другой рукой полуобнимая, поддерживает маленького, худого старика. И оба смотрят на Вечный огонь… В прошлом году приезжала делегация на Конференцию. Иностранных писателей. Так вот. Эти двое попросили меня отвезти их в Цицернакаберд. В Музей Геноцида армян, к Вечному огню, и все такое… Вот этого маленького, худенького старика видишь? Это Аарон Розенталь. Я с ним познакомился еще в Вашингтоне. Помню, тогда нас, всех приглашенных повезли в Музей Холокоста. Я поехал со всеми, но в Музей не зашел. Аарон Розенталь – профессор университета – был очень удивлен этому. Я объяснил, что мне будет тяжело, что я не хочу, и действительно остался стоять у автобуса.

«Не понимаю», – сказал Аарон Розенталь и, качая головой, зашаркал тоненькими нетвердыми ножками к входу в Музей… И вот в прошлом году, осенью была Конференция филологов и писателей у нас. И Аарон Розенталь и Герхард фон Мецц – второй старик, высокий, крепкий – попросились опять в Музей Геноцида армян, хоть они там уже побывали накануне…

– Эту фотографию делали вы? – спросила Лилит.

– Да. В тот день все время шел дождь. Даже пахло снегом. И еще где-то сжигали опавшие листья… Несмотря на непогоду, мои филологи не отказались от похода в Цицернакаберд, и – представь этих стариков, большого и маленького, под общим зонтом – героически преодолели подъем холма. Мы зашли в Музей. Гид все рассказала, все, как и нужно, показала документы, фотографии, а потом мы, опять под дождем, пошли к мемориалу, к Вечному огню.

– Знаете, Ваге, – сказал мне Аарон Розенталь по дороге. – Всю мою родню уничтожили нацисты в разных концлагерях. Брат и я попали в Анхау. Брат вскоре умер, а я выжил. Чудом. У меня врожденная анальгезия – это когда нет чувства боли… Этим заинтересовались медики концлагеря Анхау…

– Вы, может, знаете, Ваге, – продолжил уже Герхард фон Мецц. – Концлагерь Анхау известен тем, что там нацисты проводили медицинские эксперименты над заключенными. Цель – управление поведением человека. Даже по приказу самого Гиммлера главный врач Анхау изучал воздействие холода на человека, и тут маленький еврейский мальчик с аналгезией оказался очень кстати… Вот почему он выжил. Кстати, правильный подход к гипотермии так и не был найден.

– Ладно, Герхард, не будем об этом, – сказал Аарон.

Герхард фон Мецц покачал головой:

– Я только одно хочу сказать вам, Ваге, может, вам это, как армянину, покажется важным… Мой отец, оберштурмбанфюрер СС Мартин Готфрид фон Мецц был комендантом лагеря Анхау… причем дважды – в 1942–1943 годах, а потом и к концу войны. Казнен судом Анхау через повешение 29 мая 1946. Вот так. Я, как известно, филолог. А с Аароном мы случайно познакомились на одной из конференций в Филадельфии. И с тех пор путешествуем вместе, и на конференции ездим вместе, хоть и живем в разных странах – он в США, я – в Германии…