Читаем В памяти нашей гремит война. Книга 2. Часть третья. Служим Родине полностью

Очередной самолёт на высоте круга уже подходил к дальнему приводу, как вдруг начал уклоняться вправо, теряя высоту. Шасси, закрылки, как и положено, выпущены, но не слышно рокота работающих двигателей. «Нет-нет», – застучало в висках. И стало понятно. Ситуация безвыходная, лётчики уводят машину от жилых строений. Секунды, и большая белая «птица» исчезла в поле за домами. Взрыва не последовало. А вдруг! Бывают же чудеса! Минуты спустя, в ту сторону мчались пожарные машины, санитарки, тягачи.

Гарнизон сковал тяжёлый траур. Из шести в живых остались двое, что находились в кормовой кабине, рядовые – стрелок и радист. Молодые ребята, здоровые и красивые ещё утром жизнерадостные с мечтой о будущем, большинство неженатые. Второй пилот Лёша Савинов – весельчак и острослов, единственный сын у матери. Как объяснить ей, чем заглушишь боль, пронизывающую материнское сердце.

Прошли десятилетия, но не утихает в памяти Николая Ошманова тот трагический день, когда не стало его закадычного друга Лёши Савинова. Безжалостная память неподвластна времени. Щемит и беспокоит, не даёт забыть друзей – однополчан безвременно ушедших.

Нас, недавно прибывших в полк юнцов, катастрофа повергла в шок. Увидеть пришлось то, о чём писать нельзя. Судьбе угодно было пережить подобное не раз, но сердце от того не закаляется, только больше болит.

* * *

Жизнь продолжается, с ней полёты как прежде. Стало известно, что скоро предстоит перебазирование полка на аэродром Белая под город Иркутск. Причиной тому ремонт и реконструкция аэродрома. Командировка предстояла длительная. Воистину правда – человек лишь предполагает. В Уссурийской тайге побывать ещё не довелось, а вот гарнизон Белая предстоит посетить раньше, чем того хотелось.

Самолёты и их старшие техники перелетели к месту назначения в составе экипажей. Остальной личный состав со всем оборудованием, штабным хозяйством, тщательно подготовленным и отобранным, перемещался в точку временной дислокации железнодорожным эшелоном. Ещё свежи в памяти станции и полустанки, остановки делаем очень короткие либо вовсе проскакиваем. Эшелон наш движется по особому графику, порой часами стоим в тупиках-отстойниках.

Из многочисленных малоприятных стоянок понравилась одна – у самого берега озера Байкал недалеко от станции Мысовая. Месяц май. Раннее утро. Проснулся от необычной тишины. Лицо соседа по полке в оранжевом цвете от лучей восходящего солнца. В нескольких метрах от вагона видна набегающая волна, которая с шумом исчезает в мелких камешках. Поверхности их отшлифованы, излучают тысячи искр преломлённого света от ярко-белого до фиолетового. Вот и встретились вновь, старина. Все высыпали из вагонов на берег с вёдрами и котелками набрать байкальской воды. Те, что закалённые, несмотря на прохладное утро, окунулись с головой в студёном озере с надеждой больше укрепить своё здоровье. Прозрачная вода обожгла тело мелким уколом, наполнила энергией.

Через несколько часов, после короткой остановки город Иркутск. Напротив нашей стоянки синенький магазинчик. Туда и побежали с другом в надежде купить что-нибудь из продуктов.

И так бывает. Носом в нос встретился с одноклассницей Валей Дорожковой. От неожиданности не сразу заговорил. Первой молвила Валя вопросом: «Аскольд, почему небрит?» Мы расстались по окончании школы, тогда у меня ещё не росла борода. Валя училась в Иркутском горном институте, будущий геолог. Встреча была короткой. Обещал нанести визит, как только появится возможность. К сожалению, встретиться не довелось. Покидать расположение части было категорически запрещено. Только аэродром, столовая, казарма. С Валей больше никогда не виделись.

В гарнизоне Белая жили вблизи аэродрома в солдатской казарме до самой осени. В полку пополнение. Молодые офицеры – штурманы Челябинского училища: Виктор Шыдловский, Гриша Шамгунов, Виктор Щеглов и выпускник Омского лётного училища Александр Ерёменко. Отличные ребята и вскоре мои лучшие друзья.

В делах осень подоспела, а с ней закончилась командировка. Возвращались, как и приехали с разницей лишь в том, что Байкал не видели, проехали ночью.

* * *

Живем по-прежнему в гостинице. В свободные вечера посещаю спортзал при доме офицеров или сижу в библиотеке. Не знаю, кто и за что клюнул меня в темечко, но увлёкся чтением исторических романов и философией Руссо. Странно и то книги эти в библиотеке были. Женщина – библиотекарь, когда просил ту или иную брошюру по философии, глядела на меня долгим непонимающим взглядом. А позднее призналась, что книжонки эти никто и никогда не просил за время её многолетней здесь работы. Лицо её выражало явную ко мне жалость: «Видно «тронулся» парень, а такой ещё молодой». Друзья постоянно подтрунивали надо мной, приговаривая: «Ну сколько можно? Подурачился и хватит». Я упорствовал. Книги не просто читал. Интересные мысли, цитаты выписывал в толстую тетрадь специально заведённую. И только те, которыми можно блеснуть и сойти за умника, стремился запомнить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Письма к Максу Броду
Письма к Максу Броду

Классическая немецкая литература началась не так давно — с тех пор, как Мартину Лютеру в шестнадцатом веке удалось (своим переводом Библии, прежде всего) заложить основы национального литературного стиля. С тех пор каждое из последующих столетий обретало своих классиков. Семнадцатый век — Гриммельсгаузена и Грифиуса, восемнадцатый — Гёте и Шиллера, девятнадцатый — романтиков и Гейне, двадцатый — Томаса Манна, Музиля, Рильке и Кафку. Франц Кафка занимает в этом списке особое место. По количеству изданий, исследований, рецензий, откликов, упоминаний он намного опережает всех своих современников. По всем этим показателям (как и по стоимости рукописей на международных аукционах) он уже приближается к Гёте, на которого всю жизнь взирал как на Бога. Однако ничего этого могло не быть в посмертной судьбе Кафки, если бы его близкий друг Макс Брод не осмелился нарушить завещание писателя и сжег все его рукописи. Только благодаря Максу Броду мы и знаем произведения Кафки в том объеме, которым располагаем. Настоящий сборник — это литературный памятник дружбы двух писателей, одному из которых, Максу Броду, судьба уготовила роль душеприказчика своего великого друга.

Франц Кафка

Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Документальное