В партизанах

Малый хлопчик - и не заплакал! О!.. И так вот лежу! А там горит крыша. Сгорела. И немцы стоят, двое. Будто столбы синие. И стены начали гореть. И начала уже земля гореть. Это у самой земли трава та начала гореть. А я в середине лежу. И студова мне печет, и студова. Это благодаря, что, бывало, ткем сукно из овэчок, валяное. Так, было, пальто надела. А если б я в кофточке была - сгорела б. Только платок скинула -косы все обсмалились. А тут вот мое пальто шкварыцца, горит, а я его то песком, то так. Девочка - четыре года - визжиит! - спэклася. А я уже то так, то так. От-от-от погыбаю! От я погыбаю. А воны стоят немцы. Не хотела, чтоб убило меня лежачую. Вот тянет меня немцу показаться, чтоб меня уже это убил. Уже нема спасенья - печет. Нехай, думаю,

убьет. Только встану на немца идти - о, два стоят, - дети завизжали, а я

- бух, упала. Так и лежу. Упала уже я и лежу.

И так вот помаленьку, так вот и гляжу: чи воны пошлы, чи не. Уже начало вот-вот гореть полымя, и оттуда, и оттуда. Смотрю это - ушли, ушли немцы. А я еще минуточку полежала, думаю, нехай дальше отойдут. А я за одежу всех детей, как взяла и дернула дальше, в конец огня. У-у-у!..

Лежим на лужке Остаповом. Уже так вот трясло, трясло сильно нас, о!.. А я уже думала: “На всей деревне одна я осталась”. Давай я уже браться за детей, то однэ сюда посадила - два года, а то - четыре года девочку -сюда, а там еще сзади идет. Пошла, пошла, пошла.

А куда вот я?

Вот, на выгоновскую дорогу целюсь, к Выгонищам. Куды мне, думаю, деться? Моя мать из Выгонищ. Думаю: там у меня дядька е. Може, возьмет меня? Потому что и добить могут нас, уже думаю, в нашей деревне. Може, надо уже нас повыбить. “Партизан!..” Може, засчитали уже, что в сороковом году в колхозе были. Говорили же на нас: “коммунист!..” Може, нас за это добивають. Вот!..

Уже взяла я, пошла, пошла к Выгонищам.

Не дошла.

Сяду где-нибудь на пенек. Иду, иду. Как упаду - как полетят мои дети через голову все! “А-ах!” - только голову почешут. И не плачут. Вот горе узнали!..»

* * *

В рассказ женщины врывается очень недавнее воспоминание. Сегодня утром в городском поселке Телеханы услышанные слова. Скупые, мужские. Колхозник-пенсионер Андрей Евхимович Куратник говорил:

«А сын у меня остался. В трупах. Мать моя, когда расстреляли, упала на него и так немного закрыла. Ранили хлопца в бок. Отполз он метров пятьдесят от ямы и заснул. Назавтра пришли - еще пять выстрелов по яме дали. А он столько дней пролежал в стожке. Девять годов было. Не пивши, не евши. Партизаны нашли его, мне сообщили.»

Тетка Барбара говорит дальше.

«.Дошли мы до Выгонищ. Уже воскресенье. Другое воскресенье наступило, та неделя прошла. Пришла я, а уже моего дядьку, моей матери брата, застрелили.

“Вот, думаю, и пожаловалась, вот он меня и пожалеет.”

Жена дядькина и говорит:

- У-у-у, уже так тебе, може, и не надо жить на свете, уже тебе самой в огонь надо бежать. Детей у тебя много, да ты беременная еще - куда тебе на зиму глядя!..

Сами в лес выезжали, хоронились, а меня не брали. А я в той хате лежу да уже, как мы по-старинному, помолюсь:

“Дай мне, Господи, сладкий сон! Или уже, если жив я останусь, или чтоб я не слыхала, чтоб я уже погибла с этими детьми, заснула уже навек.”

Вот уже партизаны вышли оттуда, с Березины, сильный, сильный отряд. Из Вяды был знакомый человек, поговорил со мной, поговорил:

- Не бойтесь, говорит, не допустим немцев, чтобы вас убивать.

...В Великой Гати квартеру нашли. Стали палить и Великую Гать. Это уже и я тогда в партизанах была. Сидела, сидела, сидела, траву сушила, деток травой укутывала. Здоровье потеряла, ревматизм достала. Вот как!..

Детей порастила, порастила. Пошли по государской работе всюду. И дети по свету, а я - себе. Вот спасибо, пенсию дают уже. Овец доглядала, тысячи овечок выходила, десять лет на ферме стояла. Дети работали.

Вот все свое страдание пересказала. Може, я и лишнее что сказала? Я неграмотная. Извините.»

В лесу

Рассказывает ГАННА ПАВЛОВНА БУРАК. Лисна Верхнедвинского района на Витебщине.

«.В лесу мы там с неделю просидели.

Муж говорит:

- Поедем мы ближе к дому. Там один сосед, говорит, переехавши, дак они в деревню ходят, картошки приносят, зерна приносят, мелют, болтушку варят, лепешки пекут. Вот и мы, говорит, поедем туда.

Ну что я, я ж одна не упрусь, что я сделаю одна с двоими детьми? Ну вот, приехали - наложили воз сена, повез он, и дочка поехала с ним.

- Я, говорит, пойду домой, може, принесу картошки!

Ну вот, они поехали, а я осталась так с детьми своими. Приехал, последний воз сена наложили. Он мне говорит:

- Нехай ребяты едут со мной, а то последнее будем забирать, дак некуда буде им сесть.

Там и кадушки были с жирами, там все было. И некуда будет сесть. А по озеру идти - уже было верховодье по льду, вода большая.

- Ноги, говорит, замочат, а где они тогда будут сушить, негде будет сушить.

Ну, а я думаю: неужели ж он чтобы хуже хочет? Я взяла этих ребят, усадила ему на сено, они и поехали. Он говорит:

- Приедем, сгрузим, а тогда или я, или Клавдя к тебе приедем.