В Пасти Льва

Бан Бриджит невесело улыбается и отворачивается от окна, за которым простирается пустынная, погружающаяся во тьму прерия.

— Вы все слышали, мистер Владислав?

— Так точно, госпожа, — раздается ответ. — А вы что-нибудь будете?

— Думаю, салат из креншо. С заправкой из виницы.

Скрестив руки на груди, она поворачивается к Тени.

— Думаю, Равн Олафсдоттр, ты проделала весь этот путь не для того, чтобы просто поболтать. Так как же вышло, что ты очнулась на корабле Гидулы?

Тень подается вперед и кладет ладони на колени. Она опускает взгляд, будто ищет что-то в узоре ковра.

— Гидула… — почти шепчет она, но потом продолжает громче: — Он наблюдал за сражением с безопасного расстояния. Увидев, что Гешле вступил в бой с Высокой, он понял, что его предали. Героическое возвращение героического Падаборна ему совсем не пришлось по вкусу. И тогда комета решил вмешаться. — Тень поднимает взгляд и смотрит бан Бриджит прямо в глаза. — Он сказал мне, что Гешле проиграл в бою, но я знаю, что Гидула лгал, просто чтобы лишний раз поупражняться во вранье. Огнем с воздуха он разогнал бойцов обеих сторон, и, когда челнок приземлился, на поле битвы оставались лишь Гешле, Екадрина и мое безучастное ко всему тело. Шонмейзи он приказал убираться, и та, не будь дурой, поспешила исполнить его повеление. Гидула же подобрал нас с Падаборном. Это мне известно не только с его слов, но и из того, что он попытался скрыть.

Бан Бриджит кивает. Она переводит взгляд на дочь, которая вдруг начинает играть на своей арфе гянтрэй: веселую, триумфальную мелодию, но слишком уж преждевременную.

— И что же сказал потом Гидула?

— Что спас нас от верной смерти от руки Екадрины. Но я-то понимала, что сделал он это вовсе не по доброте душевной. И что еще важнее — он знал, что я это знаю. Мы должны были предъявить всем выжившего из ума Гешле. Даже пав в бою с Екадриной, Падаборн продолжил бы воодушевлять повстанцев. Гидула не мог допустить ни его победы, ни поражения и потому лишил его и того и другого. По той же причине нельзя было ни убить Гешле, ни позволить Ошуа найти его. Лис использовал бы его в качестве знамени, чтобы поднять боевой дух людей. И потому меня подвергли каовèну. — Тень поднимает взгляд. — Да. Именно поэтому меня и требовалось вначале подлатать. Вот только каовèн всегда использовался лишь для допроса и никогда — в качестве наказания. — Она смеется, но это безрадостный смех. — Вот и еще одной традицией стало меньше.

Мéарана судорожно вздыхает, и бан Бриджит бросает на нее хмурый взгляд.

— А ты что, ожидала чего-то другого? — спрашивает Гончая.

— Финал мне был очевиден, — отвечает Олафсдоттр, — с того самого момента, как мы победили «принца-лягушку».

— И все-таки ты, невзирая ни на что, утащила его за собой, — произносит Мéарана, но вдруг осекается, и рот ее округляется. — Нет, это он увлек тебя.

— Именно, — на чистом гэлактическом отвечает Равн. — Я все гадаю, насколько же хитер Донован-буиг? Он сразу понял: после рапорта Билли Чинса о том, что Падаборн все еще не оправился, а превратился в жалкого и беспомощного пьяницу, вряд ли кто-то стал бы желать его возвращения. Во всяком случае, не друг революции. Возможно, это было первым его обманом. Ведь он все знал, но ничего не говорил. Не исключено, что он из мстительности с самого начала собирался примкнуть к мятежникам. Только в то время и на тех условиях, которые устраивали бы его самого.

— Нет, — произносит, обращаясь словно бы сама к себе, бан Бриджит, — это был не первый его обман.

— Судя по тому, что ты рассказала, — говорит Изящная Бинтсейф, — ты весьма отважно сражалась в битве за ангар. И даже нацепила цвета Падаборна. Как-то слишком лихо для человека Гидулы.

— А что? Надо было разрушить свое прикрытие? Да и сражаться не в полную силу равносильно самоубийству. На поле боя никто не спрашивает: «А не двойной ли ты агент часом?» Кроме того…

Она замолкает и раздраженно качает головой.

— Кроме того, — заканчивает за нее Мéарана, посмеиваясь, — они начали тебе нравиться — Ошуа, Домино и все остальные.

— Ты так и не по-оняла, мо-оло-одая арфистка. Я любила их всех. И Екадрину, и Ошуа. Домино Тайт был моим братом в Абаттойре. Эпри — учителем. Даушу и Гидула вошли в легенды, на которых я воспитывалась. Я предала собственного господина во имя любви к Доновану-буигу. Но только во время этого сражения, когда Названные вмешались в драку, я поняла: их иго и в самом деле нора свергнуть.

— Во имя любви к Доновану-буигу, — повторяет бан Бриджит.

Тень лишь пожимает плечами.

— Он достаточно многочислен, чтобы и возлюбленная у него была не одна.

— Он вступил в бой только потому, что ты пала, сражаясь под его личиной, — указывает бан Бриджит. — Думаю, это он сражался во имя твоей любви.

— Думай что хочешь, Красная Гончая. Как же все-таки мало ты разбираешься в таких вопросах.

Мéарана смеется, и все оглядываются на нее.