В паутине

В доме не было света. Старая экономка, должно быть, ушла. Хью мрачно вошел внутрь, не через парадную дверь, хотя она и была ближе. Он знал, что она заперта. Он сам запер ее за Джоселин в их свадебный вечер и с тех пор больше не отпирал. Он прошел через кухонную дверь и зажег лампу. Ему было тревожно. Он обошел весь дом — пыльный, плохо убранный. Одинокий и пустой. Его стулья хотели, чтобы кто-нибудь сел на них. Зеркала ждали, когда чьи-то лица отразятся в них. Комнаты желали детей, поющих, пробегая по ним. Стены мечтали, чтобы смех эхом отражался от них. С того вечера здесь никто искренне не смеялся, ни разу. Дом, забывший смех, жалок. Хью прошел в квадратный холл, где с того вечера в камине так и хранился пепел того огня. Экономке было приказано никогда ничего не трогать в этой комнате. Повсюду толстым слоем лежала пыль. Зеркало повернуто к стене. Он ненавидел его, потому что с тех пор в нем не отражалось ее лицо. Часы на каминной полке остановились. Они встали в тот вечер и больше их не заводили. Время остановилось для Хью Дарка, когда он, взглянув на Джоселин, понял, что она больше ему не принадлежит.

На каминной полке, за часами, лежало обручальное кольцо и маленький перстень с бриллиантом. Они хранились здесь с тех пор, как Джоселин сняла их с пальцев.

Лунный свет заглядывал через стекло двери, словно белое лицо отчаяния. Хью вспомнил, как кто-то сказал, или он где-то прочитал: «Бог одурачил его».

Да, Бог одурачил его.

Он вышел и ринулся в ночь, как часто делал, чтобы сбежать от преследующих его мыслей. В этом доме он мог думать только о Джоселин. Лишь вне его он мог размышлять о своих планах, о том, как извлечь выгоду из фермы и возможностях, что появились для него в сфере местной политики. Но сначала нужно накормить кошку. Бедная голодная зверюга примостилась на пороге кухни, с укором глядя на него. Это была не та кошка, из-за которой, как считали, они поссорились с Джоселин.

«По крайней мере, — с горечью подумал Хью, — кошка всегда знает, что у нее на уме».

XIX

Итак, прием тети Бекки со всеми его комедиями и трагедиями, фарсом и юмором, завистью и триумфом закончился, и можно было заключить, что мало кто покинул его столь же довольным, каким пришел. Возможно, лишь оба Сэма, которых не волновали ни любовь, ни амбиции, ни подозрения о темных тучах, сгущающихся над их жизнями; Гей Пенхаллоу да Питер, что потрошил содержимое своего багажа. По пути домой он признался Нэнси:

— Нэнси, Нэнси, я влюбился… влюбился, влюбился, и это прекрасно. Почему со мной не бывало такого прежде?

Нэнси задержала дыхание, когда Питер на двух колесах поворачивал за угол.

— Что ты имеешь в виду? В кого?

— В Донну Дарк.

— В Донну Дарк! — Нэнси вновь вздохнула, когда Питер в доле дюйма промчался мимо команды старого Спенсера Хау. — Но, Питер, я думала, что ты ненавидишь ее.

— Да, это так. Но, прекраснейшая из Нэнси, разве ты не слышала пословицу «От любви до ненависти один шаг»?

Глава II Колесо в колесе, или Хитросплетения

I

Многие из тех, кто побывал на приеме в Соснах, пошли домой с мыслью, как нелепы утверждения о скорой смерти тети Бекки. Она настолько полна энергии и чертовщины, что проживет ещё много лет. Роджер, должно быть, ошибся.

Но Роджер, как обычно, не ошибся. Тетя Бекки умерла, не прожив и недели после знаменитого приема. Умерла очень тихо, без помпезности. Настояла на том, чтобы умереть аккуратно. Она заставила Амброзин постелить чистое отглаженное покрывало, тщательно подогнуть все углы и подложить под него свежую простыню без единой морщинки.

— Я жила в чистоте, в чистоте и умру, — сказала тетя Бекки, складывая руки на простыню. — И я рада, что не во сне. Роджер говорил, что такое возможно. Когда буду умирать, хочу, чтобы все мои мысли были со мной.

Она распрощалась с жизнью. Заглядывая в прошлое в этот свой последний час, она видела, что на самом деле немногое в жизни имеет значение. Ее ненависть теперь казалась пустяком, да и любовь тоже. То, что когда-то она считала важным, виделось мелким, а некоторые пустяки вдруг обрели размер. Скорбь и радость словно перестали волновать ее. Но она была довольна своим признанием Кросби Дарку, что любила его. Да, в этом таилось какое-то удовлетворение. Она закрыла старые запавшие глаза и больше не открывала их.

Разумеется, состоялись семейные похороны, на которые явились все, за одним исключением. Даже миссис Алан Дарк, умирающая от какой-то хронической болезни, была решительно настроена, как утверждали, дожить до того часа, когда станет известно, кому достался кувшин Дарков. Исключением стал Том Дарк, лежащий в постели со сломанным плечом. Прошлым вечером он, сидя на кровати и размышляя, каким бы путем выманить секрет у Дэнди Дарка, в рассеянности засунул обе ноги в одну штанину пижамы. Затем встал и упал на пол, а его жена, перепугавшись, решила, что с ним случился припадок. Мало кто из клана сочувствовал несчастью Тома. Все посчитали это расплатой за ношение новомодных нарядов. Надень он подобающую ночную рубашку, такого бы не произошло.