В паутине

— Что доказывает, что ты ничего не знаешь о любви, — с победным видом заявил Питер. — Никто не может рассуждать здраво, будучи влюбленным. Это божественное безумие, Роджер. О, Роджер, ты мне никогда особо не нравился, но сейчас я чувствую, что не могу расстаться с тобой. Только подумать, через несколько минут ты увидишь Донну… о, скажи ей… скажи ей…

— Боже, дай мне терпения! — простонал Роджер. — Питер, иди, сядь в мою машину и медленно сосчитай до пятисот. Я скажу Донне все, что ты хочешь, и принесу тебе ее послание, а потом отвезу тебя домой. Тебе опасно оставаться одному… ты совсем сдурел, — заключил Роджер, вздыхая.

— Роджер… ты хоть понимаешь, что человек…

— Ай-ай, Питер, сейчас ты не человек, ты просто комок нервов.

Выздоровление Донны стало долгим, скучным и не слишком радостным. Как только Утопленник Джон начал подозревать, что Роджер передает сообщения от Донны Питеру и обратно, он выставил его за дверь и послал за другим врачом. Вирджиния витала над ее подушкой днями и ночами, а ближайшие родственники — клан внутри клана — приходили и «уговаривали» ее. Донна слушала, потому что была слишком слаба, чтобы спорить. Но никакие уговоры в мире не могли бы ничего изменить.

— Ты никогда не любила Барри, — всхлипывала Вирджиния. — Ты любила только его военную форму.

— Я очень любила Барри. А теперь я люблю Питера, — отвечала Донна.

— «У разума тысяча глаз…»[15] — начала Вирджиния и… закончила цитату. Беда была в том, что она читала эти строки так часто, что они потеряли для Донны вкус.

— Свет жизни не погас… для меня. Все началось вновь.

— Я не понимаю, — беспомощно сказала Вирджиния, — как ты можешь быть такой ветреной, Донна. Для меня это полная тайна. Но мои чувства всегда были глубоки. Удивляюсь, что ты до сих пор хранишь фотографию бедного Барри на своем трюмо. Разве он не смотрит на тебя с упреком?

— Нет. Барри кажется мне старым добрым другом. Он словно говорит: «Я рад, что ты нашла человека, который даст тебе счастье, которое я не смог дать». Вирджиния, мы были глупыми и сумасшедшими…

— Я не желаю, чтобы ты использовала такие слова, — всхлипнула Вирджиния. — Я не сошла с ума, я просто верна. А ты нарушила наши заветы. О, Донна, как ты можешь покидать меня? Мы вместе прошли через столько печального, пре… красного… и ужасного. Как ты можешь разрывать эту нить?

— Вирджиния, дорогая, я ничего не разрываю. Мы останемся подругами, дорогими подругами…

— Питер заберет тебя у меня, — стонала Вирджиния. — Он потащит тебя вокруг света… у тебя никогда не будет своего дома, Донна… и места в обществе.

— Да, в том, чтобы выйти замуж за Питера, есть какой-то риск, — довольным тоном признала Донна.

— И он не позволит тебе иметь свои интересы, только его. Он будет указывать тебе, что ты должна думать. Тебе придется полностью принадлежать ему.

— Мне не нужны какие-то другие интересы, — сказала Донна.

— И это говоришь ты… ты, которая была женой Барри — его женой. Неужели это ты? Мне кажется, женой Барри была не ты, а совсем другая.

— Да, честно говоря, Вирджиния, именно это я и чувствую. Я не та девушка, что вышла замуж за Барри — а совсем другая. Возможно, я напилась из какого-то заколдованного колодца перемен, Вирджиния. Не могу ничего с этим поделать и не хочу. Все, что я хочу сейчас — чтобы Питер пришел и поцеловал меня.

В голове Донны закрутилась следующая фраза, усугубляющая высказанное. Она озвучила ее, чтобы рассердить Вирджинию, которая раздражала ее.

— Ты даже не представляешь, Вирджиния, как великолепно умеет Питер целоваться.

— Не сомневаюсь, что у него имеется обширная практика, — с горечью ответила Вирджиния. — Что касается меня, я помню все поцелуи Неда.

Донна позволила себе слегка улыбнуться. У Неда Пауэлла были маленькие пухлые губы, а над ними маленькие каштановые усики. Одна мысль о поцелуе таких губ всегда приводила Донну в дрожь. Она не могла понять, как Вирджиния могла такое терпеть.

— Ты можешь смеяться, — холодно добавила Вирджиния. — Я полагаю, ты смеешься над всем, что было свято для нас. Но я случайно узнала — Питер сказал, что ты милая штучка, и он может заполучить тебя, едва попросив.

— Я не верю, что он так сказал, — ответила Донна, — а если и сказал, почему нет? Это ведь так и есть.

Вирджиния ушла, рыдая. Она сообщила Утопленнику Джону, что ей нет смысла приходить — она больше не имеет влияния на Донну.

— Я знала, что опал приносит несчастье.

Утопленник Джон стукнул по столу и свирепо уставился на нее. Эти дни проходили у него под знаком ударов по столу. Утопленник Джон зло смеялся над всем и вся и намеревался заставить всех почувствовать это. Разве у отца больше нет прав? Неужели эти годы жертв и заботы прошли впустую? Они глумятся над родителем, просто глумятся. Они думают, что могут выходить замуж за любого дурака, который им понравился. Женщины такие бесовки. Он укротил двух собственных, но молодое поколение уходило из-под его власти.

— Она никогда не выйдет за него… никогда!

— Она собирается, — сказала Вирджиния.