В паутине

— Брюхо, — без обиняков объяснил Стэнтон Гранди.

— Ты только посмотри. Он врет. Я никогда не пинал пса в брюхо. Однажды дотронулся до его бока башмаком и все — по доброй и существенной причине. Говорит, что я заманил его кошку. На кой мне его старая кучерявая кошка? Вечно таскает дохлых крыс и оставляет их повсюду. Да еще имеет наглость спать на моей области живота по ночам. Если бы он как следует кормил ее, она бы никогда не ушла от него. Но я не собираюсь гнать от своей двери несчастную, больную тварь. Я слышал его бред о лунах и верных коровах. Единственная польза, которую можно получить от луны — это предсказать погоду, а все, что касается верных или неверных коров, на его совести. Но я рад, что он счастлив. Да и я тоже. Могу петь, когда захочу, не выслушивая ядовитые замечания, вроде «Неплохой голос для жующего репу» или «Послушайте могил прискорбный звук!»[16] и прочие подобные пакости. Мне годами пришлось это терпеть. Но разве я устраивал из-за этого переполох? Или из-за его полуночных декламаций эпических стихов с воплями, кудахтаньем, хихиканьем, гоготом, бульканьем, тявканьем и подвываниями. Навряд ли вы когда-либо слышали такие безбожные вопли, какие умеет издавать этот бедолага. Он называет это «декламацией». Словно прокручивает тебя через мясорубку. И разве я был против, что он всегда возражал мне? Это придавало жизни вкус. Разве я был против того, что он был фундаменталистом? Нет, я уважал его принципы. Разве я возражал, когда он в воскресенья вставал в неурочный час, чтобы помолиться? Нет. Некоторые могли бы сказать, что его метод молиться непочтителен — он разговаривает с Богом, так же как со мной или с вами. Я не против непочтительности, но что мне не нравилось, так это его привычка прерывать молитву на середине, чтобы пригрозить дьяволу. Но все же, разве я спорил с этим? Нет, я не обращал внимания, но стоило мне принести домой такую красивую статуэтку, как Аврора, и нате вам, Большой Сэм вскакивает и закатывает тройную истерику. Я предпочел Аврору, так ему и передай. Во-первых, на нее приятнее смотреть, во-вторых, она не пробирается в кладовку без моего ведома и не лопает мои собственные закуски. Не стану больше говорить об этом, пусть болтает Большой Сэм, но когда-нибудь, если будет время, я расскажу об этом чертовски много, Гранди.

— Мне сказали, этот бедный дурак, Маленький Сэм, проводит дни, представляя, как рассыпает цветы на моей могиле, — говорил Большой Сэм мистеру Трекли. — И насмехается над моими молитвами. Не поверите, но он имел наглость заявить, что я должен сократить свои молитвы, потому что они мешают его утрешнему сну. И думаете, я сократил? Да ни на йоту. Твердил их дважды. Чего я только не вытерпел! Его пес почти сжевал мою облигацию победы[17], но разве я жаловался? Бог свидетель, что нет. Но когда моя кошка окотилась на его простыне, он рвал и метал. Кстати, о кошке, я слыхал, у нее опять котята. Думаете, Маленький Сэм прислал мне хоть одного? Я слыхал, их трое. А у меня нет никого, кроме тех двух уток, что куплены у Питера Готье. Они хорошая компания, но зная, что их придется однажды съесть, я расстраиваюсь. Разъясните-ка мне, мистер Трекли. Почему Иаков вопил и рыдал, когда поцеловал Рахиль?[18]

Мистер Трекли не знал или не захотел говорить. Некоторые обитатели Розовой Реки считали, что он был бы рад, если бы Сэмы убрались прочь.

— Потому что он обнаружил, что все не так, как должно быть, — усмехнулся Большой Сэм. Он остался весьма доволен этим днем, потому что перехитрил священника. Но его настроение для шуток о поцелуях, древних или современных, вскоре сошло на нет. Большого Сэма едва не хватил апоплексический удар, когда он узнал, что к Маленькому Сэму явились курортники, что снимали жилье выше по реке, и из-за ошибочного мнения, что тот является поэтом, попросили его продекламировать свой эпос. Самое ужасное, что Маленький Сэм сделал это. Прочитал от начала и до конца и так и не признался, что автор не он.

— Путь от поклонения идолам до воровства стихов — этого можно было ожидать. Заметьте, как опускается этот человек, — пылко заметил Большой Сэм.

V