В паутине

На какое-то время всех охватила паника. Дядя Пиппин лихорадочно пытался навести порядок. Находящегося в сознании Принца и потерявшего его Грендера подняли и повезли в больницу, у последнего было почти оторвано ухо. Машина Хью лежала перевернутой в канаве, Хью сидел, все еще вцепившись в руль. Когда его в конце концов вытащили, он дважды прошептал имя Джоселин, прежде чем лишиться чувств. К тому времени, когда все три жертвы были доставлены в больницу, а Уолтер Дарк печально погрузил свою мертвую свинью на волокушу, озабоченно размышляя, сможет ли Принц Дарк возместить ему убытки, либо он должен подать на него в суд за убийство дорогой свиньи, известие об аварии разнеслось по всей Серебряной Бухте в столь искаженном виде, что никто толком не знал, кто погиб, а кто травмирован, и Джоселин металась по своей комнате в безумии тревоги и страха. Что же там произошло? Был ли Хью тяжело ранен или… она не могла позволить себе даже мысленно произнести это слово. И не могла пойти к нему. Он бы не захотел. Она ему не нужна. Она ничего не значит для него, та, что значила так много. Она не могла даже позвонить, чтобы узнать правду о случившемся. Любой другой, да почти все, могли справиться об этом, но не она. Между тем ей становилось все хуже, у нее не оставалось сил терпеть эту муку; да, она дура и идиотка, но даже дуры и идиотки имеют право страдать. Она замерла, сжав кулаки и глядя на Лесную Паутину. День был пасмурным, но сейчас вдруг засветило солнце, явив свою обычную магию. Холм тонул в очаровании солнечного света, и Лесная Паутина, ее дом… ее родной дом, сиял словно драгоценность. Там ли Хью? Погибший? Страдающий? А она не может пойти туда. Возможно, Полин уже в доме!

— Если не прекращу думать об этом, то сойду с ума, — простонала Джоселин. — Боже, великий Боже, знаю, что я дура. Но разве в тебе нет жалости к дуракам? Нас ведь так много.

Джоселин пришлось мучиться до вечера. Но, несмотря на страдания, она ликовала, что ей приходится переживать их. Лучше страдать, чем ощущать пустоту, которая пришла в ее жизнь в последнее время. Затем позвонил дядя Пиппин и рассказал, как все произошло. Оказалось, все не так и плохо. Принц и Хью не были серьезно ранены. Принца уже отправили домой, а Хью еще оставался в больнице по причине легкой контузии, которая пройдет через несколько дней. Больше всех не повезло молодому Грендеру, он чуть не лишился уха и до сих пор был без сознания, но врачи считали, что он выздоровеет и, между прочим, пришили ему ухо.

— Надеюсь, это излечит Принца от привычки безрассудного вождения, — сказал дядя Пиппин, покачивая головой, — хотя, сомневаюсь. Он жутко ругался, когда мы его поднимали, и я укорил его. Я сказал: «Тот, кто пару минут назад был почти у врат рая, не должен так браниться», но он не прекратил. Обругал несчастную свинью по всем статьям, а заодно и весь свет.

— Мне не понравилось, как вчера вечером завывал ветер, — сказала тетя Рейчел, покачав головой, — Я знала, что будет горе. Это доказательство.

— Но горя нет… Хью же не сильно ранен, — невольно воскликнула Джоселин. Ей стало так легко на сердце после пережитых страданий, что она едва ли осознала свои слова.

— А как же ухо бедняжки молодого Грендера, который еще в больнице? — с упреком спросила тетя Рейчел.

— И свинья? — добавил дядя Пиппин. — Я весьма скорблю о свинье.

II

Джоселин, возвращаясь домой по короткому пути после прогулки в гавань, остановилась на миг у калитки пастбища Саймона Дарка, которая вела на проселочную дорогу в Серебряную Бухту. Был мрачный ветреный вечер, холодный для августа, с душком приближающейся осени. Между порывами ветра слышался нескончаемый гул моря. На западном горизонте на фоне ярко-алой полосы заката чернел силуэт церковного шпиля. Над ним зловеще-прекрасно сгущались тяжелые грозовые тучи. Повсюду, на холмах и вдоль дорог деревья раскачивались на ветру, словно жуткие старухи, размахивающие руками. Те, что склонились над калиткой, напоминали шабаш ведьм, твердящих дьявольские заклинания.

Лето, следующее лето, почти прошло; астры и золотарник цвели вдоль красных дорог, щеглы поедали космеи, подсолнухи рассыпали семена в садах, и меньше чем через месяц должна была решиться судьба кувшина. Интересы клана вновь сосредоточились вокруг него. Дэнди хранил свои уста на замке, и никто не знал больше, чем в самом начале.

Но Джоселин было все равно, кто получит кувшин. Ей хотелось остаться наедине с этим вечером — особенно с таким вечером. Он так подходил к ее собственному грозовому настроению. Ей нравилось слушать, как ночной ветер неистово шумит в камышах на болотце в конце пастбища, гудит над головой в деревьях.

Весь этот день она была взбудоражена. За последнее беспокойное время для нее стало привычно думать, что покой — это все, о чем она молит и чего желает. Но сейчас она поняла, что хочет большего, намного большего. Она хочет быть женщиной и женой, она хочет Хью и Лесную Паутину, она хочет всего, чего желала, прежде чем ею овладело безумие.