В паутине

Если бы Питер мог предвидеть, что Фортуна уготовила для него, повез бы он Нэнси на прием или отказался? Сделал бы он это сейчас, зная обо всем, что произошло? Спросите у него сами.

Итак, Питер появился на приеме, но был мрачен и не зашел в дом. Он не объяснил настоящей причины – при всей своей ненависти к притворству. Возможно, он не признавался в этом даже сам себе. Питер, который не страшился ни единого существа на свете, от змей до тигров, в глубине души побаивался тетю Бекки. Да и сам дьявол, как считал Питер, испугался бы этого язвительного старого языка. Не страшно, если бы она наносила ему такие же, как другим, прямые удары. Но для Питера у тети Бекки имелась иная тактика. Она с улыбкой произносила перед ним короткие речи, лаконичные, тонкие и опасные, словно порез бумагой, и Питер оказывался беззащитным перед ними. Поэтому он устроился на перилах веранды. Лунный человек расположился в другом ее конце, а Большой Сэм Дарк и Маленький Сэм Дарк расселись в кресла-качалки. Питер ничего не имел против этой компании, но содрогнулся, когда на веранду явилась и уселась на единственный оставшийся стул миссис Тойнби Дарк, начав, как обычно, жаловаться на недомогания и закончив псевдоблагодарностью за то, что она такая, какая есть.

«Современные девушки слишком крепки здоровьем, – вздыхала миссис Тойнби. – Это несколько вульгарно, как ты считаешь, Питер? В девушках я была очень хрупкой. Однажды упала в обморок шесть раз за день. Не уверена, что обязана заходить в эту душную комнату».

Питер ответил ей довольно грубо, но его можно простить, поскольку вряд ли когда-либо в жизни он был так напуган, если не считать того случая, когда перепутал аллигатора с бревном.

«Если вы останетесь здесь в обществе четверых холостых мужчин, дорогая Алисия, тетя Бекки решит, что у вас имеются матримониальные планы, и тогда у вас не будет шанса получить этот кувшин».

Миссис Тойнби позеленела от сдерживаемого гнева, бросила на него взгляд, в котором содержались слова, что нельзя произнести вслух, и ушла вместе с Вирджинией Пауэлл. Питер тотчас принял меры предосторожности, забросив лишний стул через перила в кусты спиреи.

«Прошу прощения за мои рыдания», – сказал Маленький Сэм, подмигивая Питеру и вытирая огромные воображаемые слезинки.

«Мстительна, она очень мстительна, – заметил Большой Сэм в сторону ретировавшейся миссис Тойнби. – И хитра, как сатана. Тебе не следовало ссориться с ней, Питер. Она припомнит тебе все, если сможет».

Питер рассмеялся. Что значила мстительность миссис Тойнби для того, кого ждали соблазнительные тайны неизведанных джунглей Амазонки? Он погрузился в мечты о них, пока оба Сэма дымили своими трубками и размышляли, каждый о своем.

8

«Маленький» Сэм Дарк, ростом шесть футов и два дюйма, и «Большой» Сэм Дарк, ростом пять футов один дюйм, приходились друг другу кузенами. «Большой» Сэм был старше на шесть лет, и прилагательное, которое в детстве звучало вполне логично, приложилось к нему на всю жизнь, как часто случалось в Розовой Реке и в бухте Малой Пятницы. Оба Сэма, бывшие моряки-грузчики-рыбаки, уже тридцать лет жили вдвоем в небольшом доме Маленького Сэма, что, словно морская ракушка, прилепился к красному мысу бухты Малой Пятницы. Большой Сэм был прирожденным холостяком. Маленький Сэм – вдовцом. Его женитьба осталась так далеко, где-то в смутном прошлом, что Большой Сэм уже почти простил его за это, хотя и напоминал иногда, в частых ссорах, которыми они оживляли свою довольно монотонную жизнь приставших к берегу моряков.

Ни сейчас, ни прежде оба не отличались красотой, но их мало волновал сей факт. Лицо Большого Сэма было скорее широким, чем длинным, а борода – пламенно-рыжей, что являлось редкостью среди Дарков, внешность которых обычно соответствовала фамилии. Он никогда не умел, да так и не научился готовить, зато стал хорошей прачкой и рукодельником. А еще он умел вязать носки и писать стихи, которые ему очень нравились. Он сочинял эпические поэмы и с удовольствием декламировал их неожиданно мощным для столь тщедушного тела голосом. Даже Утопленник Джон едва ли смог взреветь громче. В дурном настроении он чувствовал, что упустил свое призвание, и никто не понимает его. И что почти все будут прокляты в этом мире.

«Мне следовало стать поэтом», – скорбно вещал он своей оранжевой кошке по имени Горчица. Кошка всегда соглашалась с ним, но Маленький Сэм иногда презрительно фыркал. Если у него и имелось тщеславие, то все оно было тщательно вытатуировано в виде якорей на его руках. Якоря, на его вкус, были симпатичнее и больше соответствовали морскому делу, чем змей Утопленника Джона. Большой Сэм всегда был либералом в политике, а на стене над его кроватью висел портрет Сэра Уилфрида Лорье6. Сэра Уилфрида не было в живых, он ушел в прошлое, но, по мнению Большого Сэма, ни один современный лидер не стоил и праха с его ботинок. Премьеры и кандидаты вырождались, как и все прочее. Он считал, что бухта Малой Пятницы – самое желанное место на свете и презирал любые возражения по этому поводу.