В паутине иллюзий

Руфина своим итальянским подарком насмешила – не Мишаню же бельишком удивлять, ей-богу! Засунула подальше, чтоб и не вспоминать. А сегодня вечером, перед сном, неожиданно достала, примерила, смущаясь. В зеркале увидела себя, но и не себя. Вроде бельишко стройнило, подтягивая проблемный жирок на талии и бедрах и подчеркивая округлую грудь. Красотка! Закрыла глаза на миг, присела на край кровати и почти реально почувствовала прикосновение мужской руки к обнаженному плечу. Жесткие пальцы спустились вниз по позвоночнику… Вика ощутила покалывание кожи, мысли теряли ясность, она резко обернулась – никого… Уняв сильно бьющееся сердце, разозлилась. Дернула шнур выключателя торшера, вспыхнул яркий свет, магия растаяла без следа…

«Дура, так свихнуться недолго! – обругала себя мысленно, стягивая бельишко и бросая его обратно в фирменную упаковку. – Чертов Амелин! Жила без него спокойно! Пришел, потоптался рядом и ушел! А я…»

Оказывается, Вика и не знала еще, что любить – это вот так. Капля, миг сопереживания ему, Амелину, и он – родной. Понять, как ему больно, и заболеть самой. Не о себе думать, о нем – как помочь? Мучиться из-за его беды. Гадать, что не так со здоровьем? И от мысли, что это серьезно, а вдруг опасно, холодеет душа. Тот столбик вдоль позвоночника. У кого где душа, а у нее именно там, Вика теперь знает. И думать постоянно, говорить мысленно, спрашивать, самой за него отвечать. И чувствовать его почти физически, сходя с ума от выдуманных прикосновений. Она, Виктория Павловна Соловьева, трезвомыслящий, циничный местами и даже черствый порой человек, теряет себя, стоит ей лишь вспомнить чужого мужчину. И ничего не хочется так, как быть с ним рядом. «Жесть», как говорят подростки, коротко выражая целый букет эмоций. «Влюбилась ты, подруга, по самое некуда!» – сказала бы ей Руфина. «Размечталась, старушка!» – повторяет она себе в минуты просветления воспаленного ума.

Вика легла, выключила свет. Уже проваливаясь в сон, услышала звук поворачиваемого в замке ключа. Она не испугалась, нет, ключи могли быть только у мужа. Подумав лишь, что рано ему еще возвращаться с вахты, не случилось ли чего, она вылезла из-под теплого одеяла, накинула на голое тело халат, подтянула пояском, сунула ноги в тапочки.

Она никак не могла поймать его взгляд. Он стоял в прихожей у распахнутого гардероба и вынимал один за другим свои теплые свитера. Их было счетом шесть. Укладывая в огромную дорожную сумку парку, зимние ботинки, лыжный костюм, он говорил. Что виноват. Что давно должен был сказать. Что сил дальше врать нет никаких, что… он уходит. От нее, Вики, к другой. Уезжает туда, где зима девять месяцев в году, а в доме тепло, потому что рядом женщина, а не… Тут Вика остановила его жестом руки.

– Остановись, Соловьев! Пока не наговорил лишнего. Все же тридцать лет прожили…

– Да разве ж это жизнь была! – Он с силой дернул «молнию» на сумке, закрывая.

И так у него это вышло… театрально, словно отрепетировано было заранее как финальная сцена, прощальный аккорд, назови как хочешь, что Вика вдруг рассмеялась.

– Спасибо, Мишаня! – Она быстро подошла к нему, привстала на цыпочки и чмокнула в небритую щеку. Отметив мельком, что запах мужа ей… неприятен, резко отстранилась. Получилось обидно.

– Ты чего?! – Муж ошалело смотрел на нее, словно не узнавая.

А Вика вдруг почувствовала легкость. Расправила одним движением плечи – халатик тут же сполз, оголив плечо и грудь. Она бросила взгляд в зеркало – раскрасневшаяся, с улыбкой победительницы, прекрасно сложенная молодая женщина подмигнула ей в ответ. И это тоже была она.

– Соловьев, как ты вовремя подсуетился, даже не представляешь! Ты с возу – мне легче! – Она поправила халат, одной рукой отодвинула мужа и открыла замок. – Лети уже, голубь. Нужен будет официальный развод – звони!

– Дура! – Обозленный мужик с силой захлопнул за собой дверь.

Вика еще с минуту любовалась на себя в зеркало. Она себе нравилась. А может… ну да! Почему же нет? Вот такая! И тогда… Завтра же она позвонит Амелину. Сама. И пусть дальше он думает, что делать с этой… любовью!

Глава 32

Распланировать день нужно было четко, чтобы успеть все. Завтра к девяти он должен явиться в онкоцентр. С вещами.

Амелин прислушался к себе. Ну ничего не болело! Не чувствовал он этой чертовой опухоли, знать не знал, что живет паразитка в его тренированном и, как он считал, здоровом теле. Прямо профессор ничего не сказал, но Амелин сам решил, что опущенные в документы глаза его говорят об одном – попал ты, друг, серьезно. Нестрашно умереть. Страшно умирать долго.