В паутине иллюзий

Он отключил телефон и задумался. Аркадия поправляется быстрыми темпами. Но до полного выздоровления еще далеко. Говорить-то говорит, но половину слов тихо и не совсем внятно. Наверняка и передвигается пока на коляске. Брехт уже знал (что можно скрыть в медицинских кругах?), что Амелин комиссию не прошел. Аркадию как опекуна забракуют тем более – ей предстоит оформлять инвалидность. Других родственников нет. Кирилл и Нюша скорее всего отправятся в детский дом. И тогда он, Карл Генрихович Брехт, человек обязательный и честный, не сможет выполнить последнее поручение Марго – присмотреться к ее приемной дочери. Он уже было подобрался к девочке с помощью Аркадии, но та своим солдафонским подходом все испортила. И еще он уж как-то не вовремя сломал ногу! А девочка явно непроста… «Карл Генрихович, я не знаю, что у нее за дар. То, что рассказала директор детского дома и я видела сама, говорит о ее неординарности. Сила есть. В студии она сразу «прочитала» мои картины, она их поняла! Я не стала торопить события, пусть подрастет немного. Но вы помогите ей раскрыться. Как когда-то мне! Я не успею…» Марго просила его об этом совсем недавно, с месяц назад. Ему бы насторожиться – как это еще молодая, физически здоровая Марго – и не успеет? Он тогда решил, что та просто оговорилась, ничего такого страшного не имея в виду. Сейчас ему понятно, знала, что умрет. Потому как сама свою смерть готовила. На определенную дату, обозначенную на той картине. Первой из написанных маслом. Картина эта – рассказ о семье Улицких. О ней и сестре. Две ленточки, узел, два конца с крестами. Узел – тот самый выпускной бал, после которого Марго попала к нему в клинику. Первая дата – смерть Милы. Вторая дата должна была стать ее. И стала по ее же воле. Не вылечил он Марго. Да, она – его неудача. Но признать это ох как нелегко.

Глава 31

Виктория Павловна нажала кнопку на электрическом чайнике и открыла холодильник. На верхней полке мерз батон хлеба, на нижней одиноко стояла кастрюля с вчерашним рагу. Горка любимых ею с детства плавленых сырков «Дружба» занимала целый отсек в дверце, пачка масла лежала в соседнем. Все. Когда муж улетал на вахту, она готовкой себя не обременяла. А Мишаня поесть любил. Но, поняв еще в молодости, что жена к кулинарному делу таланта не имеет, порой даже простые щи умудряясь сделать несъедобными, к плите ее не подпускал. Виктории Павловне удавалось лишь одно блюдо – мешанина из овощей, то есть рагу, им она и питалась по надобности.

Сделав пару бутербродов с маслом и сырками, она залила чайный пакетик кипятком и присела к столу. «Скучно живете, Виктория Павловна!» – подумала невесело, включая телевизор.

Два года назад отметила она широко пятидесятилетие и вдруг стала часто задумываться о старости. Не той, немощной, когда и передвижение по квартире превращается в проблему. О той, когда еще куча желаний, порой даже вгоняющих в краску, а паспорт вопит: «Не по возрасту вам, дамочка! Полтинник разменяли!» И ножки из-под подола юбки не покажешь – стройные, да, но… увы, не те! И лишний раз по ресницам кисточкой с тушью не мазнешь – куда так краситься-то, ей-богу! Не девушка… Вот и превращаешься потихонечку в клушу: туфли что тапки (удобно же!), юбец до полу и кофта пошире – а нечего талию подчеркивать, хоть и тоньше она, чем у иной девушки. Неловкость от редкого комплимента, брошенного случайным мужчиной чаще дежурно или по надобности, отведенный быстро взгляд мужа, когда раздеваешься при нем по привычке, смущение потом, одеяло до подбородка и фраза «Отстань, устала, голова болит…». Все так? Или у кого-то не так?

С Руфиной эту тему Вика не затрагивала, других подруг не было, вот и держала при себе. Внимательно приглядываясь к ровесницам, стала подмечать, ну, точно: тапки, юбки, кофты. Да, еще сумочка, притом кошелка побольше, лучше матерчатая. Образ типичный, безобразный и безрадостный. И она, Вика, уже почти догнала этих клуш! Осталось мужа на диван в кабинет выселить, чтобы… не мешал! Разозлилась как-то, выбросила свое шмотье, закупилась в бутике, туфли на каблуке из коробки достала. На сумочку – ползарплаты, абонемент в СПА, фитнес-хлопья на завтрак. Муж с вахты, она его – в постель. Мишаня растерялся даже от такого натиска. Но не сплоховал. Месяц как медовый пролетел. Но уже опять уезжать ему, а Вика вдруг поняла: ждет не дождется, когда тот в аэропорт уедет. Устала. Долго причину понять не могла, что не так? Что любви нет? Так и не было никогда. Что изменилось? А возраст. По молодости легче было играть в любовь. И приятней.

Проводила мужа, но образ тетки-клуши на себя примерять обратно не спешила. Наоборот, появилась страсть какая-то, Руфиной осуждаемая, – скупала Вика полюбившуюся модную обувку по магазинам. Сама порой над новой привычкой посмеивалась.

Мужа страстью наигранной больше не пугала, встречала ласково, но сдержанно. Однажды поняла – и он не рвется долг супружеский исполнять. Даже обрадовалась: ну и хорошо, так и пора – возраст…