В пекле огненной дуги

— Османюрт, — с заметной гордостью ответил Давлетгиреев. — Эта значыт, сэло Османа. Када-та давным-давно в тэх мэстах жыл Осман, каторый воздэлывал зэмлю и развадыл скот. Он был мудрым и трудалубивым чэлавэкам… В его чэст сэло и назвали… Давно эта была… А када шла вайна мэжду русским царём и имамом Шамилем, всэх чеченцев из Османюрта высэлэли. Эта здэлалы по приказу генэрала Ермолова.

— Да, тогда Россия с горцами долго воевала, — согласился Петров. — Почти полвека.

— Балшая вайна была. — Ильяс засопел. Вероятно, те далёкие события вызывали в его душе боль. — Но патом имам Шамиль дал русскаму царю прысягу, и тэпэр мы вмэстэ. Зачем нам ваиват? Нада жит дружна. Так считаэт балшинство людей на Кавказа. Нэ всэ, канэшна, но балшинство. Эта правда… Вэд таварыщ Сталын тоже кавказэц…

— Тем более что сейчас все мы живём в советской стране, где нет эксплуататоров, — пылко произнёс Потапов, — и все народы друг другу братья.

— Эта да. — Давлетгиреев призадумался. — Вы, русские, харошие люды, сылные… Тока вам нужин строгий рукавадитэл, штобы парядак был. Тагда вы на многае спасобны. Такую вэликую страну саздалы… Ныкто другой так нэ сможет…

Слышать такие слова чеченца было приятно, они наполнили душу гордостью за свою принадлежность к русскому народу. И насчёт строгого руководителя Семён тоже отчасти был согласен с Ильясом. Видно, таков уж, в самом деле, по своей природе русский человек, что ему нужен какой-нибудь сильный и властный командир, атаман или царь, который укажет цель и воодушевит на свершения собственным примером. Но, в то же время, Семён считал, что любой русский человек способен и так на многое, если твёрдо убеждён в том, что делает какое-то очень большое и важное дело, и что на его стороне правда. То есть, получается, русскому человеку всё по плечу, и его не остановят никакие тяготы и лишения, никакие препятствия, когда перед ним стоит великая задача и когда он верит в торжество справедливости. Именно поэтому в Советском Союзе любые, самые грандиозные, замыслы становятся осуществимы. Потому что есть направляющая сила в лице Коммунистической партии большевиков во главе с товарищем Сталиным. Благодаря этой силе советские люди творят и создают такое, что аж дух порой захватывает…

От раздумий его оторвал чей-то удивлённый возглас. Семён встал и увидел идущую к позициям группу офицеров. Среди них Семён узнал комдива, остальные были не знакомы. Судя по каракулевым шапкам и папахам на головах, прибыло какое-то большое армейское начальство, неясно только было, для чего.

Спохватившись, Семён тут же убрал в сторону котелок, застегнул на все пуговицы полушубок и повесил на плечо СВТ. Другие бойцы тоже стали спешно приводить себя в порядок.

Из траншеи выскочил лейтенант и, подбежав к руководству, вскинул к шапке руку и доложил. Затем все направились прямо туда, где располагалось отделение Потапова.

Семён растерялся и оробел, не зная, как себя вести — то ли оставаться в окопе, то ли вылезать на бруствер и вставать по стойке «смирно». Несколько мгновений в его разуме царила сумятица, потом пришло решение делать то же, что и другие. А поскольку никто из окопов не вылез, то и он остался на своём месте. В конце концов, это была передовая, а не какой-нибудь плац для построений и парадов.

Впереди группы быстрым шагом шёл рослый, осанистый и статный генерал-полковник в защитного цвета бекеше, с тёмно-серым меховым воротником. Обут он был в белые фетровые бурки^[42] с кожаными подошвами.

Все остальные старались не отставать от этого генерал-полковника, а он, дойдя до траншеи, без промедления спрыгнул в неё, оказавшись между Семёном и Петровым.

— Здравия желаю, товарищ генерал-полковник! — отчеканил дядька Степан, покраснев и вытянувшись во весь свой немалый рост.

— Вольно, товарищи пограничники, — махнув рукой в кожаной коричневой перчатке, без всякой помпезности в голосе ответил генерал. — Давайте без этих формальностей, вы же на передовой.

Все его сопровождающие уже тоже находились в траншее — кроме командира дивизии, ещё один генерал-майор и три полковника. Семён в их присутствии испытывал великую неловкость, боясь сказать или сделать что-нибудь не то и не так.

— Как обстановка? — обратился к Петрову комдив, на котором тоже были папаха и бурки, а вместо бекеши — старенький коричневый кожух.

— Спокойная, товарищ генерал-майор, — с заметным напряжением ответил Петров. — Немцы не бузят.

— Не бузят, говоришь? — генерал-полковник усмехнулся, и с его лица сразу слетела вся строгость.

— Так точно! — Дядька Степан немного осмелел. — Сидят тихо, как мыши.

— Ну, я вижу, настроение у пограничников боевое. — Генерал-полковник повернулся к Семёну. — Как думаете, товарищ красноармеец, можем мы фашистов бить?

— Конечно, можем! — браво ответил Семён, объятый волнением. — Вот только техники бы побольше. А то с одной винтовкой много не навоюешь.

— Да-да, конечно, вы правы. — Генерал-полковник опять посерьёзнел. — Техника нам нужна. Я вам обещаю, что она будет. И танки будут, и самоходки. Всё будет. Причём, думаю, скоро.

— А «катюши»? — спросил Петров.