В пекле огненной дуги

Другие пограничники также усердно и успешно трудились над уменьшением числа «тёмных». И всё же те неотвратимо приближались, продолжали наступать, несмотря на то, что многие из них уже не поднимались из ржи.

Семён бросил во врагов «лимонку», а следом за ним — ещё кто-то. «Тёмные» в ответ швырнули несколько гранат с длинными деревянными ручками. Где-то рядом рвануло, потом опять и опять. Раздался чей-то истошный вопль, от которого Семёна бросило в дрожь, потому что это был вопль искалеченного и предчувствующего смерть человека.

«Тёмные» маячили уже рядом, в каких-нибудь двух десятках метров, когда их начал косить длинными очередями из пулемёта Иван Какорин, и только тогда они остановились и залегли, огрызаясь огнём.

Несколько минут шла яростная перестрелка, а потом Ильяс передал, что сейчас по команде командира все должны броситься в атаку.

Семён напрягся, ожидая этого момента и крепко сжимая в руках винтовку. От напряжения он даже явственно ощутил, как где-то внутри организма тикают секунды, отсчитывая время жизни — одна, вторая, третья…

— Взвод… в атаку! — наконец донеслось до него словно из какой-то другой реальности.

И взвод поднялся и бешено ринулся на врага, ощетинившись штыками, сверкающими в солнечных лучах. На головах пограничников были надеты сине-зелёные фуражки, обозначающие, что битва будет смертельной и беспощадной.

Всё произошло настолько быстро, что немцы даже не успели оказать организованного сопротивления. Пограничники мгновенно сблизились с противником и стали колоть штыками и бить прикладами. Это больше походило на жуткую, кровавую бойню.

Семён своим штыком тоже сеял смерть во вражеских рядах. Проткнул одного фрица, за ним — второго. Не задерживаясь, бросился на третьего. Тот поднял руки и что-то заорал, дико выпучив глаза, но удар прикладом по голове оборвал его крик.

Буквально через считанные секунды немцы в панике обратились в бегство и бесследно растворились в ржаных зарослях. Возникло даже ощущение, будто их не было и вовсе, и весь этот кошмар Семёну лишь померещился. И только разбросанные по полю вражеские трупы свидетельствовали о том, что бой произошёл на самом деле…

* * *

Едва гитлеровцы отступили, Александр пробежал по позиции взвода, чтобы узнать потери. В душе он надеялся, что обошлось без убитых, но, конечно, это была призрачная надежда, поскольку бой был хоть и скоротечным, но жарким.

Так оно и оказалось, недосчитался троих: Григория Амельченкова, орловчанина Миши Дятлова и Николая Новосельцева. Смерть каждого из них отозвалась ноющей болью в сердце, ведь каждый был ему хорошо знаком и дорог. Но всё же больше всех пожалел Дятлова, который из этих троих был самым молодым — не дожил даже до своего двадцать первого года.

Оставалась пока неясной судьба Патрикеева и Сайфулина, и её срочно требовалось выяснить.

— Потапов, Винокуров, Давлетгиреев! За мной! Остальным продолжать окапываться! Гончаренко — за старшего!..

Он бежал в полный рост, не думая о возможной опасности и засаде, но в то же время был готов в любую секунду встретиться лицом к лицу с врагом, вцепиться в этого врага и люто его убивать.

Наконец, достигли края оврага и практически сразу наткнулись на своих. Патрикеев был мёртв — он лежал на спине с закрытыми глазами, и его тело буквально изрешетили пули. Досталось и его ППШ — приклад в двух местах расщепило.

Сайфулин оказался жив, но был без сознания. Его сильно посекло осколками гранаты, и Рахман потерял много крови.

Потапов тут же достал откуда-то бинт и стал перевязывать раненого. Сайфулин открыл глаза и мутным взором посмотрел на Александра, что-то пробормотал по-татарски и опять отключился.

— Ильяс и Миша, вы тащите Рахмана. Я понесу убитого, а ты, Вася, бери автомат и прикрывай нас. Всё, по коням!..

Александр опустился на колени перед Патрикеевым, бережно взвалил его себе на правое плечо, рывком поднялся на ноги и понёс свою страшную ношу.

Таким образом они почти добрались до окопов взвода, когда сзади по ним начали стрелять, и вокруг зловеще засвистели пули.

— Бегом! — скомандовал Александр и сам побежал.

Потапов открыл ответный огонь, пятясь и закрывая собой товарищей.

Окоп был уже в паре метров, когда в левое плечо что-то сильно ударило, едва не сбив Александра с ног. Он преодолел эти два метра двумя прыжками и, скатившись вместе с ношей на дно окопа, положил убитого рядом с собой. Только после этого ощутил в плече дикую тупую боль, от которой аж затошнило и потемнело в глазах.

— Товарищ лейтенант, у вас кровь. Вы ранены?

Александру потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что перед ним сидит на корточках сержант Воронин и обеспокоено вглядывается в его лицо.

— Кажется, зацепило, Ваня, — с трудом произнёс Александр. — Перевяжи плечо…

Сержант куда-то исчез, но быстро вернулся и, отрезав чёрным ножом окровавленный рукав гимнастёрки командира, стал туго пеленать бинтом простреленную руку.

Тем временем вокруг опять закипел бой.

— Снова полезли? — спросил Александр, скрипя зубами от боли.

— Полезли, товарищ лейтенант. Полезли. — Воронин сделал узел. — Подвязать?