— Вы все еще употребляете наркотические вещества? — поджав губы, холодно спросила миссис Грейнджер и бросила в сторону дочери укоризненный взгляд. На что Гермиона нервно сглотнула и уставилась на свои ноги.
— В завязке пятнадцать лет, — легко ответил Сириус, и на его лице появилась жесткая усмешка. — В последние годы я употреблял в основном опиаты, если вас это волнует. Они лучше других препаратов помогали забыться и перестать вспоминать о военных сражениях, об окровавленных боевых товарищах с оторванными частями тел, о перекошенных от безумия лицах и пролетающих буквально в дюйме от меня пуль. Конечно, на войне я пробыл не так уж и долго, даже меньше года. Наш взвод попал в окружение, боеприпасы иссякли, помощь не вызвать. Мы все там и подохли бы, если бы рядом на нашелся гребаный военный автомобиль. Я действительно атеист, но в тот момент поверил в чертовы высшие силы, потому что при мне были все нужные инструменты, и каждый день я пробирался к этому автомобилю, чинил его без прикрытия и дважды из-за этого был подстрелен проходящими мимо солдатами. Когда с починкой было покончено, моему командиру — Аластору Грюму — удалось проникнуть в стан врага и стащить топливо, за что он поплатился глазом и кончиком носа. Но мы выбрались из этой могилы живыми. Правда, я не помню многих подробностей, потому что меня потом подстрелили третий раз. В общем, меня депортировали, вручив какую-то награду за храбрость или типа того.
Сириус, конечно, говорил с легкостью, но смотрел куда-то далеко в прошлое, пока его пальцы все сильнее сжимались на боку Гермионы. На ее памяти это был самый подробный рассказ Блэка о том периоде его жизни. Сама она старалась не углубляться в эту тему, чувствуя, что не услышит ничего хорошего. И ее предчувствия полностью оправдались. Однако ее родители выглядели действительно впечатленными и даже слегка растеряли свой боевой настрой. Сириус совершил очередную успешную манипуляцию, рассказав честную, но заставляющую проникнуться уважением историю. Сложно было обвинять в дурных привычках человека, чья смелость и сообразительность помогли спасти жизни другим британским солдатам. Да и три огнестрельных ранения трудно было проигнорировать.
— Что ж, в красноречии и умении быть убедительным вам действительно нет равных, — скинув с себя временный морок, навеянный голосом Блэка, медленно протянул Говард и решительно шагнул вперед. — Но во время всей этой сцены я услышал и увидел достаточно того, чтобы понять, насколько вы… несерьезны. Для вас все игра и возможность повеселиться. И судя по словам той рыжей женщины, у вас серьезные проблемы с психологическим здоровьем. И вполне вероятно, что с физическим тоже, потому что употребление наркотических веществ не проходит бесследно. Вы неуравновешенный, вспыльчивый, легкомысленный и злопамятный человек. А если посмотреть на эту комнату, которую вы назвали своим кабинетом, то это подтверждение вашей неспособности быть сосредоточенным на чем-то одном, непостоянности и, я более чем уверен, ветренности в отношениях. Я не намерен позволять своей дочери продолжать общение с вами. И уж точно я не позволю ей встречаться с типом, которому самое место в больнице для душевнобольных, а не в обществе нормальных людей. Не представляю, почему все эти люди так вас защищают. Впрочем, если они защищают других людей от вас, то все становится гораздо яснее. Гермиона, немедленно отойди от этого человека, мы сейчас же возвращаемся домой.
Ошеломленная такой резкой отповедью, Гермиона не шелохнулась. Она только и могла пораженно смотреть на своего отца, не веря в то, что он мог произнести в адрес Сириуса столько гадостей. В целом она отчасти могла понять такую реакцию, наверняка продиктованную непониманием, страхом и растерянностью. Но в ее голове мелькали воспоминания о том, как она сама вначале боялась общения с незнакомцем по ту сторону переписки, как постепенно узнавала о нем все больше поразительных вещей и пугающих подробностей его жизни. Сириус всегда был честен и прямолинеен, не пытался приукрашивать, а наоборот, стремился во всей красе показать самое плохое в себе. Гермиона вспоминала все его живые, эмоциональные реакции, которые были так не в духе британской чопорности, вспоминала яркие улыбки, искренний смех, искрометные шутки и сводящий с ума флирт. Сириус, конечно, был очень сложным человеком с непростой историей. Для каждой его странности существовало объяснение, и Гермиона знала почти каждое из них. У ее отца не было такой роскоши, он был вынужден судить лишь по одному случайно подсмотренному происшествию и делал неверные выводы, не зная всего. Гермиона могла бы отнестись к этому с пониманием, ведь она была его дочерью, и он заботился о ней, как умел. Но эта категоричность и полнейшее нежелание понять, а так же поинтересоваться ее собственным мнением, действительно бесили. Гермиона и не предполагала, что когда-нибудь будет настолько зла на своего собственного отца.