В Питер вернутся не все

Журналист не кривил душой. Эпизоды, в которых снималась Царева, и впрямь впечатлили журналиста. Небольшая роль (у Марьяны и то больше), а какая работа над собой! Вот что значит старая школа! И если многие нынешние артисты, даже звезды, роли свои особо и не учили, полагались на импровизацию на площадке, на суфлера и последующую озвучку, великая Эльмира прибыла на съемочную площадку со своими листочками сценария, которые были все исчерканы: где поднять голос, где понизить, в каком месте с какой интонацией произносить фразы, как отыгрывать реплики партнеров. И еще она попросила для начала порепетировать. А когда Прокопенко страшно вежливо, с шуточками-прибауточками, но все же ей отказал, звезда советского кино скромненько уселась в уголке и взялась снова непрерывно, раз за разом перечитывать свою роль, проговаривая ее про себя и делая на листке сценария все новые пометки.

Зато когда прозвучала команда «Мотор!», Эльмира преобразилась. Без специального грима и костюма она в мгновение ока превратилась из мудрой актрисы из старомосковской аристократической семьи, каковой являлась, в простую продавщицу — растрепанную, неумную, базарную. И отыграла свою сцену с блеском. Да и своих партнеров, Волочковскую с Кряжиным, невольно подтянула: у тех хоть глаза зажглись, они в кои-то веки на площадке заиграли в полную силу. Казалось, даже стали получать от своей игры удовольствие. А когда режиссер бросил: «Стоп! Снято!» — раздались аплодисменты. Хлопали технические работники, осветители, операторы, массовка и даже не занятые в эпизоде коллеги. Дима аплодисменты на площадке слышал впервые. Как впервые не стали даже снимать (хотя бы на всякий случай!) второй дубль. А Прокопенко публично расцеловал пожилую актрису и прилюдно изрек:

— Вот, господа, у кого вы все должны учиться! И мастерству, и отношению к профессии!

…Судя по всему, у Царевой не имелось ни малейших причин убивать режиссера, и потому с ней Полуянов чувствовал себя совершенно свободно. Когда он высказал витиеватый, однако искренний комплимент ее актерскому мастерству, глаза у старушки зажглись и она своим звучным голосом пророкотала:

— Благодарю вас, молодой человек! Однако, — продолжила лукаво, — я никогда не поверю, что вы явились ко мне в четыре часа ночи для того, чтобы выказать восхищение моей игрой. Будь я лет на — дцать моложе, я бы не сомневалась в истинной причине вашего прихода. Но вы вряд ли геронтофил…

Дима смущенно улыбнулся: типа, увы, нет.

— А жалко… — артистка мило и кокетливо улыбнулась: мол, в каждой шутке есть доля правды. И напрямик спросила: — Так с чем пожаловали вы ко мне, уважаемый автор?

И Дима тоже без обиняков брякнул:

— Хочу поговорить с вами об убийстве Прокопенко.

Глаза актрисы стали влажными.

— Ах, Вадюша… — надтреснутым голосом проговорила она. — Подобной смерти он никак не заслужил…

— Вот я и хочу во всем разобраться, — поддакнул репортер.

— Но зачем вам это, Дима?

С Царевой журналист решил не лукавить — никто не чувствует чужой наигрыш и чужую фальшь острее, чем актеры.

— Понимаете, Эльмира Мироновна, — промолвил он с чувством, — я начинал учиться профессии еще в советские времена. И мне на журфаке вдолбили, что настоящий профессионал должен уметь в своих материалах отвечать не только на вопросы «что?», «где?» и «когда?», но и на самый главный: «почему?».

— Вам не дают покоя, — прозорливо заметила народная артистка, — лавры того выдуманного журналиста… как его бишь звали… Ах да, Флетч! Его романы в свое время печатал журнал «Смена»…

— Я тоже люблю Флетча, — согласился Дима, — но никогда не собирался с ним тягаться. Просто стараюсь делать свою работу.

— Ну что ж, спрашивайте — раз пришли ко мне только за этим.

Полуянов вздохнул и опять начал с «заезда» — лишний комплимент в разговоре с женщиной, особенно третьего возраста, никогда не помешает.

— У вас, Эльмира Мироновна, острый ум и наблюдательные глаза…

— И уже никуда не годное тело, — подала реплику «в сторону» актриса. — Впрочем, не обращайте внимания, продолжайте…

— Может быть, вы вчера увидели что-то важное, странное, необычное? Может, услышали какую-то ссору? Или просто разговор?

— А почему вы меня не спрашиваете о том, где я находилась в момент убийства?

— Потому что вас об этом уже спросил милиционер.

— А вам лично — не интересно?

— Нет, отчего же, любопытно…

— Так вот: я спала в своем купе. К сожалению, — самоироничная улыбка тронула уста Царевой, — совсем одна. Я приняла полтаблетки снотворного — увы, с некоторых пор мне плохо спится в поездах — и как провалилась. Ничего не видела, ничего не слышала. Поэтому из меня никудышный свидетель.

— Я вот все думаю, почему убийство произошло именно в поезде? — решил Полуянов играть совсем уж открытыми картами. — Почему преступник не мог подождать до Москвы? Отчего он так спешил?

Следующая реплика актрисы прозвучала для журналиста совсем уж громом среди ясного неба.

— Может быть, — лукавая улыбка тронула губы женщины, — убийство произошло именно здесь потому, что преступник и жертва встретились друг с другом только в вагоне?