В Питер вернутся не все

Хотя что уж такого ужасного, если разобраться, с нею произошло? Ну соблазнил ее в двадцатилетнем возрасте заезжий столичный богатый хлыщ. И что? Сама виновата. Как известно, сучка не захочет — кобелек не вскочит. Грубо, но точно (как большинство народных наблюдений).

Кстати, не первый мужик он у нее был. И даже не второй. И, конечно, не последний. И каждый из них (как маман мне потом в минуты откровенности — обычно алкогольной — рассказывала) над ней издевался. Слава богу, глумились над ней в моральном смысле (хотя один мой очередной «папаша» и побивал). Вечно ее насиловали (и не всегда в переносном смысле), унижали, третировали и, наконец, бросали. По-моему, ни одного мужика она сама толком на три веселых буквы не послала.

Но пора уже обо мне. И с чего я на свет появилась.

О том, как все реально было, мамахен поведала, только когда мне уже стукнуло четырнадцать — с ума сойти! — лет. Я-то сама успела пережить к тому времени собственную дикую влюбленность, которая для меня стала чем-то вроде кори или там свинки — болеешь тяжело, с температурой, зато потом получаешь иммунитет от подобной хвори — неразделенной, блин, любви, да и вообще любви — на всю оставшуюся жизнь. Вдобавок я уже успела расстаться со своей успевшей опостылеть невинностью — не испытав ни особой боли, ни удовольствия, ни огорчения. Только почувствовав освобождение и надежду на ждущую меня вскоре свободу.

Так вот, я уже ощущала себя — может, и не без оснований — умнее и опытнее, чем моя мамочка. А она вдруг решила учить жизни дочурку на своем собственном печальном примере. В мои четырнадцать. Своевременно, ничего не скажешь…

Короче, она мне поведала свою печальную романтическую историю. Бла-бла-бла, было ей двадцать, она была юна и неопытна. («Как ты сейчас», — добавила тогда мамочка. Ха-ха-ха! И встретился ей мой будущий столичный папашка, заезжий деятель, богатый и импозантный. Проживал он в нашем городе в двухмесячной командировке, ну и поимел, явно в ряду прочих, мою грядущую маманю. А потом вернулся в свою Москву. Причем, как я поняла, он не то что не собирался ее с собой взять или тем более жениться на ней, а даже не пообещал особо ничего. Так, обошелся подарками да ресторанами! Ну и денег чуток дал.

А когда красавчик уехал, она вдруг обнаружила — «неожиданно», вот умора! — что беременна мною. На мой нормальный вопрос, почему аборт не сделала, начала на полном серьезе нести пургу об ответственности перед будущим поколением. Типа, передо мной. «Ты разве не понимаешь, что в таком случае ты бы даже не появилась на свет?!» — воскликнула маман, заламывая руки. Я чуть не испортила дальнейший рассказ, заметив: «Может, так оно и лучше было бы? Для меня, а уж для тебя стопудово». После чего мамуля завопила: «Тварь ты неблагодарная!» — и мне пришлось, чтоб она дальше рассказала, уговаривать и подлизываться.

В общем, она решила — вот дура-то! — не только к отцу за помощью, за алиментами, не обращаться, но и никакой от него помощи не принимать. Идеи чучхе, блин! Опора на собственные силы! Значит, об ответственности перед человечеством она, когда рожать решила, подумала, а о той ответственности, как меня будет кормить и одевать, — нет. Вот овца!

Только раз она потом от папашки какую-то помощь и приняла. Когда тот сам (а какая моча ему в голову ударила?) вдруг решил меня, маленькую, — ну и мамку заодно — повидать. Сам приехал, сам нас нашел. С того времени, кстати, у мамаши единственная его фотка и осталась. Картинка счастливого семейства: мамка к нему склонилась, он меня на руках держит — как же, папаша! — а я, мелкая, в объектив таращусь. Я того радостного момента, кстати, совершенно не помню. Да и немудрено, потому как мне три годика было. Я потом у мамани эту фотку скоммуниздила, а когда она меня уличить в краже семейной реликвии попыталась, в несознанку ушла.

Короче, даже из того нежданного визита московского гостя моя мать не сумела поиметь практически ничего. Ну, там, пара костюмчиков для меня, покатать на карусели, сводить мамку в ресторан… Если переводить на нормальный язык ее возвышенные речи, папахон навешал ей тогда лапши столько, что та у нее с ушей до сих пор сваливалась. Типа, время тяжелое, родина в опасности, Верховный совет бунтует, президент пьяница, а сам он в простое, работы нет и не предвидится, денег у него нету совершенно и неизвестно, когда появятся. При том, что (маманя проговорилась) приезжал он к нам из Москвы на иномарке — какую тогда, в 93-м году, могли позволить себе очень и очень немногие.

Отвалил он обратно в столицу, и на том мамкина связь с отцом опять прекратилась. Вот дура-то! Вот корова!