В плену иллюзий

В 1931 году я с семьей приехал в Ленинград. Время было тяжелое, голодное. Нередки были заболевания туберкулезом. Мы, врачи-хирурги, сутками пропадали в клинике, пытаясь помочь больным всем, чем могли. Но все равно общаться друг с другом вне работы, видеть жизнь города нам все-таки удавалось. И я скажу, что в 30-е годы и среди рабочих и среди интеллигенции пьянство было явлением редким, если не исключительным. Об этом можно судить, например, по тому, что к нам в больницу "скорая помощь" привозила пьяных чрезвычайно редко, буквально считанные единицы.

В течение двух лет мне пришлось дважды быть на курсах усовершенствования врачей, организованных по линии военкомата, каждый раз по три-четыре месяца. В группах было по 30-40 человек, все молодые, в возрасте 28-35 лет. И о вине у нас даже разговоров никогда не было, не видел я, чтобы кто-нибудь из слушателей приходил под хмельком.

В 1933 году, когда была объявлена мобилизация врачей для работы в северных районах, я добровольно дал согласие и вместе с семьей выехал в родную Сибирь, где около четырех лет работал хирургом и главным врачом больницы Киренска.

В материальном отношении люди стали тогда жить лучше. Продукты, помимо магазина, можно было покупать у крестьян, больше появилось на прилавках и промтоваров. Но все же, если бы мы, приехав в Киренск, не купили себе корову, нам с тремя детьми было бы трудновато. Тогда многодетные семьи стремились иметь коров.

Работа хирурга - это своеобразный барометр, по которому можно точно определить, какими болезнями наиболее часто страдают люди в данный период времени.

В те годы оперировать приходилось много и особенно по поводу желудочных и легочных заболеваний. Сказывалась наши общие трудности, недостаток полноценного питания. На операционный стол попадали и случайно пораненные на охоте, подранные медведем люди, но пьяных с обычными для них травмами, в том числе полученными в драках, оперировать не приходилось, хотя к этому времени люди уже стали выпивать. Но выпивали тогда только в большие праздники или по случаю какого-либо торжества. Пили, как и раньше, небольшими рюмочками, плотно закусывали, и редко кто опускался до того, чтобы напиться допьяна. Выпивали столько, чтобы не охмелеть.

Я, как всегда, не пил, и тем более не делал этого в Сибири, где был единственным хирургом на всю округу. На все уговоры отвечал, что профессия не позволяет: меня могут вызвать на операцию в любую минуту.

Однажды так и случилось. В разгар веселья, когда меня очень уговаривали выпить со всеми за компанию, мне позвонили по телефону, и дежурная сестра сообщила, что привезли тяжело раненного в живот человека. Я пригласил трех, наиболее рьяно меня уговаривавших, пойти со мной в операционную. Им дали халаты, шапочки, маски, а сам я стал оперировать. Они, как только увидели кровь, чуть не попадали в обморок. Санитарка Женя с трудом вывела их на воздух. Когда, закончив операцию, я снова явился в компанию, эти трое, еще находившиеся в "шоке", заявили, что мне действительно пить нельзя. И в самом деле, как бы я выглядел, если бы выпил и не смог сделать операцию на хорошем профессиональном уровне, а человек бы погиб. Да я бы всю жизнь мучился и никогда бы себе этого не простил.

Однажды такое случилось с моим помощником, молодым хирургом Л., взятым на должность ординатора. Я выехал в Иркутск и Ленинград для лечения глаз, оставив его вместо себя. Как-то в праздничный день к нему в гости приехал друг, и он, еще не искушенный судьбой, крепко выпил вместе с ним.

Ночью в больницу поступила больная с острым аппендицитом, требующим немедленной операции: воспаление червеобразного отростка могло закончиться смертельным исходом. Обеспокоенные родственники кинулись к хирургу Л., а тот, не будучи в состоянии даже дойти до больницы, сказал, что болен.

Заведующий райздравотделом Н.И.Исаков, терапевт по профессии, вызванный родственниками, приехал на квартиру к Л. и увидел, что это за болезнь с ним приключилась. Нужно было что-то делать. Исаков вызвал врача-гинеколога, и они совместными усилиями сделали операцию и спасли больную.

Общественность города была возмущена поведением молодого хирурга, и ему пришлось, срочно получив расчет, уехать в другое место.

Между тем это был, несомненно, одаренный человек, который мог стать прекрасным хирургом. Проработав со мной менее года, он освоил почти все операции, которые я делал, и самостоятельно проводил многие наиболее сложные из них, до резекции желудка включительно. У молодого хирурга были хорошие руки и точный глазомер, что особенно важно в нашей работе. Он, например, блестяще, даже артистически, делал внутривенный прокол: одним движением протыкал иглой кожу и стенку вены, и она сразу оказывалась в просвете сосуда. Я любовался его работой и с удовольствием передавал ему свой опыт, надеясь, что очень скоро он сможет заменить меня. Один лишь недостаток в нем тревожил: он любил выпить. Я не раз ему внушал: "Нам нельзя пить, мы с вами на постоянном боевом посту".