В плену королевских пристрастий

– Есть, раз их признаю я. Другое дело, что у Вас есть какие-то обязательства перед королем, но я не прошу их нарушать… Все будет так, как захотите Вы.

– Что это с Вами тут сделали, Алина? Вы прям на себя не похожи…

– Поговорили со мной, растолковали неразумной, что должна мужа слушаться, почитать и любить, а не спорить и сбегать…

– Вас наказать что ли кто-то посмел? – герцог чуть сильнее сжал руки и испытующе посмотрел на нее.

– Господь с Вами! Что Вы… Это лишь Ваше право.

– Мое? Вы с ума сошли, Алина. Пока я жив, что бы Вы не творили, ни я, никто другой Вас и пальцем не посмеют коснуться, чтобы наказать!

– Мне приятно это слышать, – Алина нежно улыбнулась, – я постараюсь, чтобы Вы и без наказаний были довольны мной. Когда Вы хотите, чтоб мы выехали отсюда?

– А Вы хотите вернуться?

– Конечно. Я бы и сама вернулась, но вернуться с Вами мне приятнее. Я ведь уже сказала, что очень благодарна, что Вы приехали за мной.

– Алина, – герцог тряхнул головой и разжал руки, отпуская ее, – я что-то не совсем хорошо понимаю… Вы все это серьезно говорите?

– Да, милорд, серьезно. Мы уедем, когда Вы захотите. И еще спросить Вас хотела… Можно?

– Конечно же… Что за вопрос? Вы что, теперь, перед тем как что-то спросить, еще разрешение спрашивать будете? У Вас с головой точно все нормально? Может, опоили Вас тут чем-то? Вы чувствуете себя как?

– Чувствую себя нормально, хорошо. А спросить на счет Катарины хотела. Вам решать, что с ней делать. Отец-настоятель предложил два варианта: или тут ее как послушницу оставляем, или отдаст он нам ее, но только если я жестко контролировать ее буду и наказывать за малейшее непослушание.

– А Вы сможете ее наказывать? – герцог еще более удивленно взглянул на нее.

– После таких его слов не наказать не смогу.

– Вам как хочется?

– Никак, милорд… Мне оба варианта не нравятся. Тут ей было плохо, очень плохо, даже когда она как паломница жила, а теперь ее отец-настоятель послушницей сделать хочет, к тому же у такой монахини, что девочка наша света белого невзвидит… не по ней будет ноша. Да и дома, если я ее строго контролировать стану, ей не легче будет. Одна у меня надежда на Вас, милорд. Если Вы пообещаете жалеть ее, утешать и поддерживать, то может и не так плохо ей дома будет…

– Я? Жалеть, утешать и поддерживать? После того, что она натворила? Вы соображаете, что требуете от меня?

– Милорд, простите… Простите, если прогневала Вас, – Алина, вновь склонив голову, начала опускаться на колени.

– Да прекратите Вы на колени падать! Не в храме, – подхватывая ее, раздраженно проговорил он. – Вы так еще на людях передо мной на колени упадите. Особенно перед королем. Представляете, что все подумают? Какими методами я Вас до такого состояния довел и что делал, чтобы заставить вернуться.

– Причем тут, кто что подумает? Меня это не интересует. Мне важно, чтобы Вы на меня не гневались.

– Я не буду гневаться, если Вы никогда, слышите, никогда, не будете падать передо мной на колени, – он отступил на шаг и пристально посмотрел на нее.

– Хорошо, не буду… – Алина согласно кивнула. – Но так, как быть с Кэти?

– Как сама решите, так все и будет. Хотите, здесь оставляйте, хотите, заберем ее. Кстати, не хотите сама за ней следить и наказывать, можно монахиню какую-нибудь взять, пусть она следит за ней. Главное, чтоб без присмотра она больше не оставалась. Или это в любом случае должны делать Вы?

– Я, милорд, именно я, – в глазах Алины сверкнули слезы, – бедная девочка, мне ее так жалко, Вы не представляете…

– Алина, а своего ребенка Вам не было жалко? Хоть Катарина моя дочь, но я не понимаю Вас…

– Жалко, очень жалко… но он уже умер, милорд… Ему я больше ничем помочь не могу, кроме молитв о его душе. А Катарине могу.

– Вот и помогайте. А жалеть ее нечего.

– Алекс, я знаю каково жить без любви отца. Мой отец до конца своих дней ненавидел меня… Я не знаю, каково жилось ему с этой ненавистью, но мне очень плохо, особенно поначалу. Это боль, которая разъедает сердце и туманит разум, от которой не хочется жить. Такого я не пожелаю никому. Поэтому я понимаю, из-за чего Кэти решилась на все это, и не могу осуждать ее.

– Алина, это – вздор. Тысячи людей живут без любви и отцов и матерей и хоть живут в гораздо худших условиях, чем моя дочь, при этом не встают на путь колдовства и преступлений. Вы вон тоже выбрали другой путь. Я поклялся в прошлый приезд, что ни в чем не буду обвинять ее, и только это останавливает меня, чтобы не свернуть шею этой стерве, которая опорочила весь наш род, став ведьмой.

– Она не ведьма, она борется с этим.

– Замечательно, – мрачно усмехнулся герцог, – только, как мне кажется, не особо успешно борется, раз отец-настоятель требует, чтобы Вы либо оставили ее здесь на послушании у самой строгой из монахинь, либо жестко контролировали.

– Милорд, ей необходима любовь… Почему Вы так безжалостны и к ней и к младшим дочкам? Ведь ни Луиза, ни Мария вообще не виноваты ни в чем…