В плену королевских пристрастий

– Ты совсем рехнулась? – Грегор схватил жену за плечи и легонько тряхнул. – Да вот тебе, крест, что не бил я ее, – он размашисто перекрестился.

– Тогда что ты так о ней? Ведь помогает во всем, спокойная, тихая, и в то же время против вора не побоялась выступить, наше добро защищая, между прочим. Тебе что даже не жалко ее, что избил так ее кто-то?

– Как я о ней? Как? С чего ты взяла, что ее кто-то избил? Она сказала тебе о том? Нет! Она не скотина бессловесная, которая говорить не может. Скажет, кто ее избил – разберусь, а на нет, и суда нет. И не смей мне перечить! Надоело твои бредни слушать!

– Да не бредни это. Я же не слепая – вижу. Девочка просто боится рассказать. Почему – не знаю, но боится, и ты как хозяин должен разобраться в этом.

– Да ничего я ей не должен! Я из жалости, потому что ты просила, приютил эту нищенку, кормлю ее, пою, и теперь еще оказывается, я ей что-то должен! Ничего не должен! Ничего! Поняла? И чтоб больше не смела рта раскрывать по этому поводу!

– Да с чего ты так взъелся на нее? Что не так она сделала? Что такого предосудительного я попросила? Я попросила лишь попробовать узнать, что с ней случилось, и не обидел ли ее кто. Почему это тебя так разозлило? Я ничего не понимаю, Грегор.

– Выходит, слов ты не понимаешь. Ну что ж, значит, сейчас по-другому поймешь, – он рывком сорвал с себя ремень. – Иди сюда!

  И в это время дверь раскрылась и на пороге показалась Алина: – Римма, Вы не дадите мне… – начала было она и осеклась, изумленно глядя на Грегора, который замер с ремнем в руке. От лица девочки сразу отхлынула вся кровь, она сильно побледнела, закусила губы, а потом решительно шагнула к нему:

– Не смейте ее бить! Слышите? Не смейте! – яростным шепотом произнесла она, глядя ему прямо в глаза. – Она ребенка ждет! И бить ее нельзя!

– Вот что, Алина, иди погуляй, – к ней стремительно подошла Римма и взяв за плечи, повела обратно к двери. – Ты знать должна, что то мужа право, жену неразумную поучить, тогда, когда он нужным посчитает. Иди, я потом дам тебе, то, что ты хотела. Иди, – она практически вытолкала ее из комнаты и, плотно закрыв за ней дверь, подошла к Грегору. – Мне на колени встать, али лечь куда? Где бить-то будешь?

– Нигде… – раздраженно бросил Грегор, вновь надевая ремень, после чего стремительно вышел.

  С этого момента одно присутствие Алины вызывало в нем волну неприязни и раздражения. Грегор пытался бороться с этими чувствами, убеждая себя, что девочка ни в чем не виновата, но ничего поделать с собой не мог. Ко всему прочему у него стала вновь сильно болеть нога, которая после богомолья практически перестала напоминать ему о себе. Он ходил сердитый и раздраженный, и никакие попытки Риммы вывести его из этого состояния не действовали. Именно Алину он не трогал, но всем остальным доставалось из-за любой мелочи. Он ругался и бил работников, пару раз выпорол Арни. А когда однажды за обедом Николка нечаянно уронил кружку, и она разбилась, потребовал, чтоб Римма немедленно высекла сына, пообещав, что в противном случае его накажет сам и намного сильнее. Римма вывела плачущего Николку из-за стола и через некоторое время из соседней комнаты раздались его громкие крики, а потом топот его ног. Поняв, что сынишка сбежал от матери, стараясь избегнуть наказания, Грегор посмотрел на сидевших напротив него и подавленно потупившихся Арни и Алину, после чего приказал старшему сыну: – Иди помоги матери, и пусть накажет так, чтоб больше не смел противиться, иначе это сделаю я.

  Когда Арни вышел, Алина подняла на него глаза, и тихо проговорила: – Вы делаете это все из-за меня, я чувствую. Позвольте мне забрать Малыша, и я уйду.

– И что еще, интересно знать, ты чувствуешь? – мрачно усмехнулся Грегор.

– Чувствую, что мне необходимо уйти, а Вам исповедоваться и причаститься. Тогда Вы и успокоитесь, и нога у Вас пройдет, – спокойно и очень серьезно ответила девочка.

– Считаешь, мне нужно исповедоваться, потому что жене я изменил?

– Нет, это Вы думаете, что я так считаю. А я так не считаю. Я знаю, что приворожить Ваша соседка Вас пыталась, потому и пришла я тогда. И знаю, что смогла ее чары развеять, а без них Вы вряд ли стали продолжать, то, что она вынудила Вас начать.

– Так в чем мне каяться тогда?

– Не знаю, Вам должно быть виднее. Но есть, наверное, в чем, раз благодать Божья Вас покинула, и душу Вашу терзают гнев и раздражение, заменив собой любовь и доброту. У Вас и нога от того болит. Постарайтесь от них избавиться, они разрушают жизнь тех, в чьих душах поселились.

– Значит, ты считаешь, что мне все же есть в чем каяться?

– Каждому человеку есть в чем каяться, безгрешен лишь Господь. Только мое мнение о том спрашивать не надобно. Не мне Вас судить. Вам не должно быть никакого дела до того, что считаю я. Вы должны сами свою судьбу вершить и сами ответ перед Господом за содеянное держать, ни на кого не оглядываясь.

– Так если я сам должен судьбу свою вершить, что ж ты полезла тогда в нее со своими указаниями?