В плену красной Луны

— Нет, я не свободна, — возразила она. — Ты поймал меня и увозишь в свой мир. Я не хочу туда.

— Дезире, у тебя шок, поэтому ты не понимаешь, что говоришь. Как ужасно, должно быть, жить среди этих дикарей.

— Ты говоришь так, как будто они совсем не люди, — с возмущением выдохнула она.

— Они не цивилизованны. С ними ничего не сделаешь, они не годятся даже для работы в рудниках или на железнодорожных путях. У них архаичный кастовый порядок, они непредсказуемы, и это делает их очень опасными.

— Они представляют собой народ, разве ты не можешь это понять?

Он покачал головой.

— Как ты думаешь, почему Алжир является французской колонией? Для того, чтобы страна и ее жители могли существовать в мире.

— Внешне Алжир может находиться в руках Франции, но никакой ассимиляции местного населения нет. Они живут по своим собственным законам и правилам, которые ты не понимаешь.

— Все это изменится, — возразил он. — Страна большая, а местные жители строптивы. Нужно создать инфраструктуру со строгой дисциплиной. Управление, обязательное школьное обучение, военная служба, религия — все это должно находиться под руководством французов. Тогда эти нецивилизованные варвары в пустыне скоро поймут, что их дело проиграно. Но ты не должна ломать над этим голову. Для политики есть политики.

— Ты действительно веришь в то, что говоришь? — спросила она и посмотрела на него, как на противное насекомое.

— Вера — это для религиозных людей. Я, конечно, так же верю в дело Франции, как любой настоящий француз, однако я не вмешиваюсь в политику, в которой ничего не понимаю. Я инженер и разбираюсь в рудниках, мостах и железной дороге, я хочу сделать что-нибудь для освоения этой страны.

— Но ты исключаешь из этого процесса людей этой страны, — возмутилась она.

Он с глубокой неясностью посмотрел на нее.

— Ты бежишь за мечтой, за утопией. Все люди никогда не могут быть равными.

— Но разве это не наш важнейший принцип? Свобода, равенство, братство?

— Конечно, так, но для Франции.

— Почему же не для всех людей?

Филипп прислонился к седлу верблюда и снисходительно улыбнулся ей.

— Никто не запрещает тебе мечтать о лучшем мире, но, пожалуйста, оставь его в мечтах, в действительности нужно быть реалистами.

Дезире расстроенно замолчала. Все ее аргументы отскакивали от Филиппа. Вероятно, можно было лишь мечтать о том, что Филипп освободит ее от своего давления. Это было так же далеко от его намерений, как линия горизонта.

Между солдатами разгорелась ссора. Чем дольше длилось путешествие, тем становилось хуже. Даже приказы, которые без конца отдавал лейтенант, мало что могли изменить. Вид винтовок все время болезненно напоминал Дезире о происшедшем в лагере кочевников. Она чувствовала себя ужасно. Лейтенант Пеллегрю был крайне неприятен ей.

— Разве эта военная экспедиция была необходима?

— Глупышка, — ответил Филипп, качая головой. — Туареги — опасные разбойники. Они нападают на караваны, накладывают налоги на работорговлю и сами превращают этих жалких созданий в рабов. Они не останавливаются даже перед людьми родственных племен, нападают на них, грабят их скот и убивают их женщин.

— Нет, никогда, — резко возразила Дезире. — Они не трогают женщин, даже жен своих врагов. Все, что они делают, носит печать благородства.

Филипп громко рассмеялся.

— Ты и в самом деле размечталась, маленькая глупышка. Каким образом нападение может носить печать благородства? Ты не должна позволить их манерам ослепить себя. Единственный язык, который они понимают, это сила.

— Что сделали тебе невинные женщины и дети, которых велел убить этот ужасный вояка?

Он бросил на нее непонимающий взгляд.

— Из каждого ребенка вырастет новый разбойник. Они знают только войну и набеги. Подобное зло необходимо уничтожить, как заразное животное.

Дезире сжала губы. Филипп говорил о туарегах, как будто они были вредными насекомыми. Боль охватила ее с новой силой.

— Именно к таким тебе и пришлось попасть в руки, — продолжил Филипп. — Я так рад, что с тобой ничего не случилось. С тобой ведь ничего не случилось, правда?

Он окинул ее недоверчивым взглядом.

— Что со мной могло случиться? — гневно спросила она. — Честь для них превыше всего, и их чести повредило бы, если бы они нанесли вред женщине.

— Это, вероятно, относится к их собственным женщинам, Дезире. Но ты ведь француженка, у тебя светлая кожа, ты блондинка. Они ведь как звери.

— Откуда ты это знаешь? Ты с ними знаком?

— Господи упаси! Я совсем не хочу с ними знакомиться.

С притворным интересом он наблюдал за тем, как погонщики верблюдов ухаживают за животными и чистят их седла и поводья, наполняют бурдюки водой и упаковывают продукты.

— Завтра мы поедем дальше до Бискры. Там, к счастью, мы снова ступим в цивилизованные области. Потом прокатимся по железной дороге. — Он тихо вздохнул. — У нас не было бы столько сложностей, если бы железнодорожная ветка была протянута дальше на юг. Каким благословением для этого района будет, когда железную дорогу приведут в Тимбукту!

— Ее придется проводить через область туарегов, — возразила Дезире.